Констанс Йорк - Воскреснуть и любить Страница 37

Священник преградил им путь.

— Добро пожаловать, — сказал он.

— Если так, — ответил предводитель кучки головорезов из «Стаи», — то чего же вы стоите на дороге?

— Чтобы забрать у вас оружие. Это обитель Господа. Здесь не место насилию. Из уважения к памяти Глории Макуэн.

— По-вашему, мы должны остаться беззащитными, как агнцы перед закланием?

— Я прошу вас оказать уважение женщине, которая всю жизнь заботилась о вас. Каждого, кто пройдет в эту дверь, я попрошу сделать то же самое, о чем прошу вас. Тот, кто не захочет подчиниться, не войдет сюда.

— Чего? Это вы с ним собираетесь удержать их? А духу хватит?

— Если потребуется, хватит. — Энтони протянул руку, ожидая от парня понимания. — От вас сейчас зависит все, — негромко сказал он. — Вы пришли первыми. Если другие увидят, что у вас хватило смелости оставить оружие у входа, они сделают то же.

Выражение лица главаря стало дерзким. Это был красивый юноша с карими глазами, опушенными густыми ресницами. Под веками было нарисовано по слезе в знак скорби по двум погибшим прихвостням. Если бы его как следует подстричь и смыть с лица краску, парень мог бы сойти за члена Общества защиты престарелых и детей.

— Да если я захочу, вы меня не остановите, — с ухмылкой ответил он.

— Можно было бы проверить. Но даже пытаться не буду. Я просто хочу, чтобы все вы сделали то, что следует делать в таких обстоятельствах.

Энтони ждал, не опуская протянутой руки. И когда он уже решил, что проиграл свою первую схватку, молодой человек пожал плечами, полез за пазуху и вынул оттуда пистолет. Остальные последовали его примеру и избавились от ножей. Священник кивнул.

— Спасибо, — сказал он. — Вам все вернут на обратном пути.

— Да ну? — фыркнул молодой человек. — Думали бы, что говорите.

Энтони мрачно кивнул.

— Я всегда так и делаю.

Следующие полчаса пролетели быстро. Было еще несколько столкновений, грозивших кончиться катастрофой. Церковь заполняли «Стайные» и постепенно прибывавшие благонравные граждане Кейвтауна. Пришли люди из других предместий, неуютно чувствовавшие себя рядом как с простовато одетыми местными, так и с подъезжавшими почетными гостями. Во время одного из кратких перерывов кто-то положил Энтони руку на плечо. Не нужно было оглядываться, чтобы понять, кто это.

— Уже пятый час, — сказала Кэрол.

Он не обернулся, боясь обнаружить свою слабость.

— Придет еще кое-кто.

— Откуда вы знаете?

Он не знал, а просто сходил к Джеймсу и к братьям Тимоти и попросил их прийти. Темные глаза вожака встретили падре подозрительно. Юноша не произнес ни слова в ответ на приглашение. Ничто не позволяло Энтони надеяться. Но он все еще ждал.

— По-моему, нехорошо заставлять присутствующих сидеть и молча смотреть на гроб, — заметила Кэрол. Она опустила руку. Похоже, ее прикосновение только добавляло ему упрямства. Отговаривать Энтони было бесполезно. За время, прошедшее с того дня, когда он рассказал, что собирается провести заупокойную службу, что бы она ни сделала, что бы ни сказала, не производило на него ни малейшего впечатления.

— Подождем еще пять минут, — сказал он, не оборачиваясь. — Потом начнем.

Она сочла за благо не спорить.

— Можно передать Гидеону, чтобы начинал?

Энтони пришлось посмотреть ей в глаза. Кэрол была во всем черном. Траур только добавлял ей загадочности и привлекательности.

— Сядьте рядом с Огастой и Робертом. Хватит и того, что вы все-таки пришли, — вполголоса промолвил он. — Не выставляйте себя на всеобщее обозрение.

Кэрол всмотрелась в лицо Энтони. В нем не было упрека, только смутное беспокойство.

— Со мной все в порядке, — заверила она. — Не волнуйтесь, все будет хорошо.

— Пожалуйста, идите и сядьте.

Она смерила охранников взглядом, и в эту минуту на пороге показались молодые люди в темных пальто с разрезом и в охотничьих каскетках. Возглавлял шеренгу Джеймс.

— Иисусе, — тихо выдохнула Кэрол. Это было самой длинной молитвой из всех, которые она когда-либо произносила.

Священник обернулся и шагнул вперед, прикрывая собой вход.

— Рад, что вы пришли, — произнес он.

— Думаете, мы здесь потому, что вы попросили? — спросил вожак. — Мы здесь из-за Глории. Вот и все.

— Она была бы довольна.

Джеймс сделал шаг вперед, но Энтони преградил ему путь.

— Никаких пистолетов, — сказал он. — Никакого оружия. Это обитель Господа.

— Считаете себя Божьим гласом?

— Нет. Я никогда не утверждал этого.

Парень сложил руки на груди. Само высокомерие и вызов.

— А кто придумал это правило, падре? Не ваш ли Бог?

— Я сам. По просьбе Глории.

— И вы собираетесь остановить меня?

Кэрол услышала, как среди дружков по шайке, оставшихся на тротуаре, пробежал смешок. Со своего места она разыскивала взглядом Кентавра, но не могла найти. Должно быть, тот был где-то сзади.

— Я не смогу остановить всех, — сказал Энтони. — Сам знаешь. Тут вас две дюжины, а нас только двое. Я верю тебе, Джеймс, тебе и твоей искренности. Ты пришел, чтобы почтить Глорию Макуэн, а не оскорбить ее. Переступи этот порог с пистолетом или ножом, и она будет опозорена.

— У нас нет оружия. — Джеймс распахнул пальто. Остальные последовали его примеру. — Будете обыскивать нас, падре?

— Это бы опозорило тебя, — пастор шагнул в сторону. — Я верю и так. Добро пожаловать.

— Энтони… — Кэрол рванулась вперед. Она не могла поверить, что защитник добра положился на честное слово бандита.

Святой отец обернулся. В его глазах вспыхнул лютый гнев, и она поняла, насколько забылась. Но не признаваться же, что ее обуял страх, заставивший раскрыть рот. Не скажешь ведь, что от предчувствия неминуемой катастрофы у нее внутри все свело и сжалось горло.

Но она ничего не могла поделать. Оставалось только одно: продемонстрировать свою поддержку.

— Энтони, ты, конечно, показал им, где лежит книга посетителей? — Она обернулась к Джеймсу. — Ее отошлют сестре Глории в Чикаго. Старуха не смогла приехать.

Парень прищурился, а затем пожал плечами. Девушка отвернулась лишь тогда, когда увидела, что Энтони по-прежнему гневно смотрит на нее.

Кэрол медленно пробиралась на свое место, ожидая, что за спиной вот-вот грянет выстрел. Раздался скрип — все сидевшие повернули головы: «Мустанги» занимали свободные места.

Гидеон заиграл вступление. В музыке, которую заранее выбрала живая, а ныне отпеваемая, не слышалось ничего траурного. Подбор псалмов был такой же жизнерадостный, как улыбка Глории, но когда псалмы закончились, в церкви все еще чувствовалась напряженность. Кэрол закрыла глаза, по-прежнему ощущая скопившиеся в воздухе злобу и подозрительность. Достаточно случайной искры недоверия, чтобы в маленькой обители Господа вспыхнул огонь ненависти.