Ширин Мелек - Кёсем-султан. Дорога к власти Страница 38

Под пристальным взглядом Кюмсаль они снова распластали евнуха на каменной плите и приступили к массажу. Лишь отодвинули его поглубже, ведь сейчас им нужны были только ноги ниже колен. Сначала общая разминка – пройтись по икрам от подколенных впадинок до лодыжек, снять напряжение, размять затекшие жилки, разогреть кожу и ближний подкожный слой. Волнами, несколько раз снизу вверх и обратно. Когда доходили до подколенных впадинок, мальчишка каждый раз задерживал дыхание, стараясь не ерзать и не выдать, что ему очень щекотно. И каждый раз расслаблялся, когда пальцы Хадидже и Мейлишах устремлялись в сторону щиколоток. Словно не помнил, что именно стопы – самые чувствительные, словно это вовсе не он давился визгливым смехом вчера в саду под пальцами Мейлишах. А может, и не мог помнить – ученики евнухов все на одно лицо, может, вчера другой был.

Разогрев икры и размяв щиколотки, Хадидже сделала Мейлишах знак, и они перешли к стопам. Сначала все то же самое – разминка и разогрев, без этого никак, хорошо, что старую кожу уже счистили, а то бы еще и с нею возиться пришлось. К особому массажу стоит переходить, лишь когда стопа уже разогрета. Хадидже работала пальцами ловко и споро, не забывая время от времени поглядывать на руки Мейлишах. Поначалу настороженно и часто, потом все реже и спокойнее. Мейлишах справлялась.

Евнух поначалу пытался притвориться статуей из каменного дерева, но выдержал недолго – уже на пике первого круга снова начал дрожать, а когда разозленная его сопротивлением Хадидже прогнала его три раза по полному каскаду, так и не дав сорваться в пропасть финального наслаждения, окончательно расклеился, начал всхлипывать и бессвязно о чем-то умолять, но было непонятно, о чем именно. То ли прекратить, то ли, наоборот, ни в коем случае не останавливаться.

– Ему больно? – спросила жалостливая Ясемин.

Вот же сущеглупая! Хадидже языком запихнула за щеку отравленную колючку обидных слов. Еще одну. Сколько их уже было сегодня? И не сосчитать!

– Нет. Ему хорошо.

– Но он же стонет!

Видит Аллах, скоро за щекой у Хадидже не останется места! Но на этот раз ответить она не успела – ответила Кюмсаль, и голос ее был странным:

– Если наслаждение слишком сильное, оно становится похожим на боль. И наоборот.

Хадидже хмыкнула. Ну еще бы! Кому же и знать подобное, как не массажистке! Евнух дышал прерывисто, словно только что пробежал несколько раз от восточных ворот до западных. Но, пожалуй, был способен выдержать еще два-три каскада без особого ущерба для здоровья. Жестом показав Мейлишах завершать первый круг, Хадидже пошла на второй, но на этот раз медленно, повторяя каждый этап и с подробными пояснениями для Кюмсаль.

Кюмсаль больше не притворялась равнодушной и незаинтересованной – подошла вплотную, заглядывала через плечо, азартно переспрашивала, а иногда и сама хваталась за массируемую ступню, если какой-то прием казался ей не совсем понятным и требовал растолкования на пальцах. Вернее, под пальцами. Видя такую заинтересованность наставницы, остальные гедиклис тоже осмелели и подтянулись поближе, Хадидже видела их осторожное приближение краем глаза, но массажа не прекратила. Было бы из-за кого! Эти пустоголовые все равно не запомнят, а если и запомнят, повторить правильно не сумеют.

На середине второго медленного круга Кюмсаль решительно оттеснила Хадидже и повела массаж сама – теперь они работали на пару с Мейлишах, а Хадидже только приглядывала за действиями обеих и поправляла, если требовалось. Но требовалось редко. Да что там! Вообще почти что никогда не требовалось поправлять ни Кюмсаль, ни Мейлишах. Гордость за других, оказывается, ничуть не менее приятна, чем когда радуешься успехам собственным. Даже, может быть, и больше, ведь радуют не только сами успехи твоих подруг (а, значит, и твои собственные в глазах Кёсем), но и того, что достигнуты они только благодаря тебе. Не было бы тебя – не было бы и успехов. Интересное ощущение, очень приятное.

Из горячего зала вышли еще две калфа и одна из старших наложниц, непонятно чьих; хотели мимо пройти, но остановились, присмотрелись, прислушались – да так и остались в массажной. Отлично! Чем больше значимых людей увидят и оценят ее умения, тем лучше! Правда, повизгивания евнуха мало походили на рычание удовлетворенного льва, ну так ведь он и не султан, а всего лишь евнух, чего от него еще ждать-то?

Хадидже как раз подошла к «Трем Пикам Высшего наслаждения» и проработала первый, когда евнух разрыдался и принялся умолять будущих хасеки сжалиться над несчастным и отпустить, поскольку у него больше нет сил. Пришлось отпустить – не препираться же с глупым евнухом на глазах у наставниц и старших наложниц? Действительно глупый! Ведь никаких сил от него вовсе и не требовалось, лежи себе и лежи! Не мог потерпеть совсем чуточку! Хадидже как раз собиралась объяснить и показать на примере, почему три пика надо проходить именно в такой последовательности, а никак не иначе. Ну и как показать, если не на ком?

Конечно, хорошей перчатке богини не до́лжно испытывать эмоций, и Хадидже это понимала, пожалуй, лучше, чем Шветстри или даже Кюджюкбиркус – что первая вообще понимать могла, малявка неразумная?! Да и мелкая птичка недалеко от нее улетела, если уж на то пошло, с высоты своего нового имени Хадидже это видела отлично. Хорошая перчатка должна быть бесстрастна и пуста, должна быть готова в любой миг дня или ночи наполниться волей богини и эту волю исполнить. Если перчатка окажется набита разным ненужным богине хламом, та вполне может выбросить ее и найти другую, более подходящую, более достойную, более умеющую быть пустой… Нет, о таком не надо даже и думать! Не может во всем подлунном мире быть никого, достойного более Хадидже, и богиня это отлично знает, иначе не помогала бы так часто. Хадидже послушна одной только воле богини, ловит ее малейшие намеки и старается предугадать. Хадидже – хорошая перчатка, богиня будет довольна.

Однако даже самой хорошей перчатке дозволено испытывать удовольствия от того, что полезно для дела богини. От правильно выполненной работы, к примеру. От настороженного удивления в глазах тех, кто еще вчера и глядеть-то на тебя не хотел. От чистого восторга Ясемин, у которой – ну наконец-то!!! – что-то вдруг получилось. От одобрительных взглядов Кёсем и благодарной улыбки Мейлишах. Даже от завистливого уважения Кюмсаль, которая теперь совсем иначе смотрела на Хадидже, не так, как в самом начале, когда только вошла и спросила: «Что тут происходит?» Как на равную или даже обошедшую в чем-то. Буркнула себе под нос: «Далеко полетишь, пташка… эх, если бы я в твои годы так умела…»