Ньевес Идальго - Черный Ангел Страница 38

От каждого удара летели искры. Сторонники и того, и другого подбадривали обоих, но ни один из них, казалось, не слышал криков, полностью сосредоточившись только на противнике.

Депардье нанес ужасающе сильный удар. Мигель с большим трудом парировал его, поскользнувшись на каменных плитах двора, и тогда француз усилил мощь атаки, уверенный в том, что душа Мигеля находится уже на острие его рапиры, а самое главное, “Черный Ангел” теперь его. Однако Депардье ошибся, потому что испанец не только вмиг восстановил равновесие, но и ответил серией молниеносных ударов, заставивших француза отступить.

Мигель знал, что его главным преимуществом была скорость, и собирался загнать противника. Он заставит попотеть этого сукина сына, нагонит на него страху. Мигель забавлялся, продлевая этот бой, и даже позволяя Адриэну вернуть себе определенное преимущество. Так они и продолжали попеременно атаковать, пока Мигелю не наскучила эта забава. Когда он устал играть, ему хватило всего трех резких, уверенных и точных ударов, чтобы шпага Депардье взмыла в воздух и приземлилась у ног Армана, который лениво и невозмутимо подобрал ее.

Капитан Депардье отступил на шаг. Он тяжело дышал, как жертвенный боров, а его противник, казалось, всего лишь репетировал. Никогда прежде он не разоружал противника так точно и чисто.

Острие шпаги Мигеля коснулось горла Депардье, и тот перестал дышать. Страх пронзил его до мозга костей.

— Ну что, Адриэн, этого достаточно? — твердо, но спокойно спросил испанец.

Депардье не осмелился даже моргнуть, и только еле слышно проблеял что-то, соглашаясь с испанцем, и не решаясь шевельнуть ни единым мускулом. Мигель вложил шпагу в ножны, взглядом отыскал мальчишку и порадовался, что тот стоял рядом с боцманом. Он жестом подозвал его к себе, и парнишка живо подбежал к нему. Радостный блеск его огромных глаз был достаточным вознаграждением для Мигеля.

— Как тебя зовут, парень?

— Тимми, мой капитан. Тимми Бенсон.

— Ступай в порт, в таверну “Голубая акула”, найди человека по имени Свенсон и скажи ему, что ты пришел от меня. Он укажет, где ты будешь жить, и накормит тебя, а также хорошенько вымоет, потому что от тебя воняет. С этой минуты, парень, ты — юнга “Черного Ангела”.

На лице мальчишки был написан восторг, а на губах появилась широкая улыбка. Он выпрямился, расправил плечи, поднес правую руку к виску и задорно выпалил:

— Да, мой капитан.

— И пусть он купит тебе одежду, — крикнул Мигель вслед убегавшему Томми.

Людской круг распался, все возвращались в гостиную. Пьер подошел к испанцу, не веря тому, что тот только что сделал.

— Ты дашь ему уйти? Мне кажется, ты напрасно дрался.

— Ошибаешься, Леду, — Мигель пожал плечами, — когда Тимми поднимется на борт моего фрегата и будет находиться там, это будет напоминать Депардье, кто там главный. Забавно… — Он повернулся, чтобы посмотреть на пепельно-серое лицо Адриэна, осознавшего свое унижение, — мои люди верны мне… Даже если какая-то мразь пытается подкупить их, чтобы они взбунтовались против меня. Так будет, потому что вместо обещанных ничтожных пяти процентов капитанской доли… я даю им десять, — обронил Мигель.

Глава 21

Перегнувшись через борт, Келли дышала соленым ветерком, трепавшим ее волосы. Она устремила

взор на бескрайнюю ширь морских вод, темных, таинственных и пугающих в эти часы. Ее завораживал белопенный, колышущийся на черной ряби океана, след, оставшийся за кормой корабля. Келли испытывала определенный страх при мысли о том, сколько миль лежит между нею и землей, но бескрайний бархатный небосвод, осыпанный мириадами ярко сверкающих, словно подмигивающих ей звезд, приглушал ее испуг.

Девушку охватывало бесконечное счастье — она возвращалась в Англию. Да, она возвращалась

домой, и ее сердце было переполнено счастьем.

Слишком много времени и множество вещей остались позади: плантация, дядя, мстительно-

злобный и неуравновешенный кузен, рабы. Жестокость и унижения, которые она хотела, но не могла искоренить.

Девушка радовалась, проезжая верхом по землям “Подающей надежды” и сожалела о том, что ей придется покинуть Каприза, но она так скучала по дому, что колющая душу боль от расставания с лошадью смягчалась воспоминаниями о буйной зелени английских полей. Она могла бы взять жеребца с собой, но ни на одном из трех кораблей для него не нашлось места в трюмах, заваленных товарами.

Голоса матросов среди корабельной суеты звучали в ушах Келли сладостной мелодией, потому

что они приближали ее к семье. Девушка почти полностью отбыла срок ссылки, назначенный отцом, и так истосковалась по родным, что позабыла о своих разногласиях и спорах с ним. Ей просто очень сильно хотелось обнять их всех.

Когда от отца пришло письмо, в котором говорилось, чтобы она села на один из английских

кораблей, прибывших в Порт-Ройал, и отплывавших обратно через две недели, Келли от радости едва не сошла с ума. Отец добавлял также, что они скучали по ней, и с радостью и надеждой ждали ее возвращения, но о ее жалобах и недовольстве даже не упоминалось, что сильно интриговало Келли. Она написала в Англию множество писем, и в каждом из них возмущалась тем, что творилось в “Подающей надежды”, а отец даже не упомянул об этом. Как такое было возможно? Почему всегда в своих ответах он пропускал мимо ушей ее жалобы? И почему письма, которые она получала от брата, всегда были без обратного адреса, и в них тоже не было отклика на ее просьбы? Загадкой для Келли было и то, что отец принял решение позволить ей вернуться только после того, как прочитал письмо, которое она отправила Джеймсу больше года назад. Брат собственноручно написал ей, что путешествовал по Европе, а письмо ему передали, когда он вернулся в Англию. Словом, Джеймс был в неведении происходящих дел, но… отец?

— Это вполне естественно, Келли, — попыталась убедить подругу Вирхиния, когда та рассказала ей о своих сомнениях. — Ты писала ему о недопустимых вещах со стороны его родственника, но, как ни крути, кровь есть кровь.

— Для меня кровь ничего не значит, если дело связано с варварской жестокостью и бесчеловечностью, — мрачно ответила Келли. Тем не менее, она решила забыть о бродящих в голове мыслях, своих сомнениях и глухой боли, вызванной странным поведением отца. Ненавистное поместье и тоска оставались позади, и нужно было думать о будущем.

“Конечно, не все воспоминания о прошлом были неприятными”, — с грустью подумала Келли.

Ветерок обрызгал ее пенными каплями, и Келли глубоко вздохнула. Какого черта! Она была безмерно счастлива и хотела забыть эти годы, но… сердце неожиданно обвиняюще екнуло. К чему обманывать себя? На самом ли деле она хотела забыть действительно все, что пережила на Ямайке? И этого невероятного человека тоже? И его изумрудные глаза, продолжавшие мучить ее долгими, непорочными ночами?