В объятиях страсти - Лиза Клейпас Страница 38

Добравшись до полки с дневниками матери, в которых та писала об особенностях ухода за орхидеями, Хелен вытащила их и положила в брезентовую дорожную сумку. Ценность этих двенадцати тетрадей в синих матерчатых обложках была для Хелен неоспорима. Джейн, леди Тренир, оставила информацию об орхидеях различных сортов, включая наброски и заметки об их индивидуальных свойствах. Иногда она дополняла описания цветов собственными мыслями и наблюдениями на другие темы. Чтение дневников всколыхнуло воспоминания о матери и помогло Хелен лучше ее понять.

Джейн почти все время проводила в Лондоне, предоставив заботу о детях экономкам и слугам. И даже когда жила в Эверсби, она казалась скорее очаровательной гостьей, чем хозяйкой и матерью семейства. Хелен не могла припомнить свою мать в домашнем платье. Джейн всегда была одета безупречно, как на выход, надушена, постоянно носила драгоценности в ушах, на шее и запястьях и свежие орхидеи в волосах. Никто и подумать не мог, что Джейн, красотой и остроумием которой все вокруг восхищались, о чем-то тревожится или чем-то огорчена. Тем не менее в ее дневниках Хелен нашла записи, свидетельствующие о том, что Джейн порой чувствовала себя очень одинокой и разочарованной в жизни, особенно в своей неспособности произвести на свет второго сына.

«Меня вывернули наизнанку последние роды, – писала она через десять лет после рождения близняшек. – Я еще не встала с постели, когда граф «поблагодарил» меня за дочерей, сказав, что я произвела на свет «еще двух паразитов». Ну почему опять это не мальчики!»

В другом дневнике содержалась следующая запись: «Маленькая Хелен помогает нянчить сестер. Признаюсь, дочь мне все больше нравится, хотя, боюсь, она навсегда останется бледным существом с кроличьей мордашкой».

Несмотря на язвительные слова в свой адрес, Хелен испытывала сочувствие к матери, которая, судя по всему, была несчастлива в браке с лордом Эдмундом Трениром. Он был человеком крайностей – то обжигающе горячим, то ледяным. Среднего состояния он не знал. Только после смерти матери Хелен наконец поняла, почему ее родители как будто игнорировали ее.

Она узнала правду перед смертью отца. Эдмунд простудился во время охоты и слег. Ему быстро становилось хуже, несмотря на все старания доктора. Когда граф впал в полубредовое состояние, Хелен по очереди с Куинси, его доверенным камердинером, стала дежурить у его постели. Они давали ему чай из шалфея, чтобы успокоить боль в горле, и накладывали припарки на грудь.

– Доктор скоро вернется, – прошептала Хелен отцу, осторожно вытирая слюну с его подбородка после приступа кашля. – Его вызвали к больному в деревне, но он сказал, что это не займет много времени.

Открыв слезящиеся глаза, граф неожиданно произнес надтреснутым голосом:

– Я не хочу тебя видеть, уйди. Позови моих дочерей…

Решив, что отец заговаривается или уже не узнает ее, Хелен напомнила:

– Это я, папа, твоя дочь.

– Ты не моя… и никогда не была моей. Твоя мать… родила тебя от любовника…

Он снова закашлялся, а когда приступ закончился, отвернулся от Хелен и закрыл глаза, словно не желал смотреть на нее.

– Все это неправда, – сказал ей позже Куинси. – Мой бедный господин помутился рассудком от лихорадки. Вашей матерью, благослови ее Господь, восхищалось так много мужчин, что это отравляло существование его светлости. Он страдал от ревности. В ваших жилах течет кровь Рейвенелов, миледи. Не сомневайтесь в этом.

Хелен сделала вид, что поверила Куинси, но не сомневалась, что граф сказал правду. Это объясняло, почему она совершенно не похожа на Рейвенелов ни внешне, ни характером. Неудивительно, что родители пренебрегали ею – она была ребенком, рожденным во грехе.

Хелен привела к постели графа близняшек, чтобы попрощались, посылала и за Тео, но он не успел вовремя приехать из Лондона к умирающему отцу. Когда граф потерял сознание и началась агония, Хелен не нашла в себе сил заставить сестер присутствовать во время его смертного часа.

– Нам нужно остаться? – прошептала Кассандра, вытирая красные глаза носовым платком.

Сестры сидели на маленькой скамейке у окна и пребывали в каком-то странном состоянии. У них не было нежных воспоминаний об отце, которыми они могли бы поделиться. Он не давал им мудрых советов, не рассказывал интересных историй, которые они могли бы вспомнить. Вот и оставалось им лишь одно – молча прислушиваться к его слабому хриплому дыханию и с несчастным видом ждать, когда он издаст последний вздох.

– Вряд ли отец хотел бы, чтобы мы находились здесь, – жалобно произнесла Пандора. – Ему никогда не было до нас дела.

Хелен, пожалев девочек, сказала:

– Ступайте, я останусь с ним. Помолитесь за него, а потом чем-нибудь займитесь, только не шумите.

Близняшки явно обрадовались. Кассандра остановилась на пороге, чтобы бросить последний взгляд на отца, а Пандора быстрым шагом вышла из комнаты, не оглянувшись.

Подойдя к кровати, Хелен посмотрела на графа. Он сильно исхудал за время болезни и на огромной кровати казался маленьким, съежившимся человечком. У него было серое, восковое лицо и распухшая шея, скрывавшая форму челюсти. Горевший в нем раньше яростный огонь жизни, казалось, потух. Граф медленно угасал в течение двух лет после смерти Джейн – возможно, горевал по ней. У них были сложные отношения. Эту семейную пару связывали разочарования и обиды так же крепко, как других связывала любовь.

Хелен несмело взяла вялую руку графа, от которой остались только вены и кости, обтянутые бледной тонкой кожей, и тихо сказала:

– Мне жаль, что здесь нет Тео. Я знаю, что вы не хотите, чтобы я присутствовала при вашей кончине. Простите меня… Но я не могу оставить вас одного.

В этот момент в комнату вошел Куинси. Его глубоко посаженные карие глаза блестели от слез, мокрыми были щеки и седые бакенбарды слуги. Не говоря ни слова, он сел на скамейку у окна, решив не оставлять Хелен до кончины графа.

В течение часа они наблюдали за агонией. И вот, наконец, Эдмунд, лорд Тренир, испустил дух в присутствии преданного слуги и дочери, в которой не было ни капли его крови.

После смерти графа Хелен ни с кем не осмеливалась говорить о своем происхождении, но была уверена, что Тео обо всем знает. Именно поэтому он не желал,