Маргарет Макфи - Сорвать маску Страница 39

— Я вернусь завтра, Арабелла, — произнес Доминик.

Она кивнула. Во взгляде, который Арабелла бросила на их сына, было столько нежности, что у Доминика сдавило горло. Он поспешно поклонился ей и миссис Тэттон и ушел, пока еще силы не покинули его.

Доминик жестом велел секретарю оставить его в покое, когда тот появился на пороге кабинета в особняке Арлесфордов на площади Беркли с ежедневником, полным пропущенных встреч. Доминик поспешно запер за Барклеем дверь и прислонился к ней спиной. Его взгляд блуждал по комнате, останавливаясь то на бумагах, лежащих на столе, то на книгах — кабинет был точно таким, каким он вчера его оставил. Однако всего за несколько часов его жизнь полностью изменилась. Ничто уже никогда не будет прежним. Доминик подумал о том, что сделал его отец, в кого превратилась Арабелла и о маленьком мальчике, не знающем, что «друг мамы» на самом деле его родной отец. И, не выдержав, разрыдался.

Доминик не спал совсем в ту ночь. Слишком уж противоречивые чувства разрывали душу. Он чувствовал себя преданным и растерянным. В нем уживались одновременно гнев и горечь. Сожаление и неверие. Раскаяние и ярость. Чувство собственника и желание защитить. И любовь.

К следующему утру невеселые размышления не покинули его. Доминик отодвинул тарелку с почти нетронутым завтраком — копченой сельдью и омлетом — и велел принести бумагу, перо и чернила.

В тот день герцог Арлесфорд не поехал в Карлтон-Хаус на встречу с принцем Уэльским. Вместо этого он отправился на Керзон-стрит — к Арабелле и своему сыну.

Арабелла наблюдала за Домиником и Арчи. Они сидели рядом, склонив друг к другу темноволосые головы, похожие как две капли воды. В груди защемило. На нее вновь нахлынули противоречивые эмоции, прежде всего чувство вины.

От застенчивости Арчи очень скоро не осталось и следа, и теперь он громко смеялся и бегал вокруг кресла, в котором сидел Доминик, вытянув перед собой длинные ноги. Мальчик забрался к нему на колени, схватившись пальчиками за большую и сильную мужскую ладонь. Она увидела, как на мгновение изменилось лицо Доминика, но он тут же взял себя в руки. Арчи радостно хихикал, его отец тоже рассмеялся, легонько ущипнув мальчика за нос и заявив, что берет его в плен. Арабелла была вынуждена отвернуться, скрывая слезы, навернувшиеся на глаза.

Отец и сын играли вместе до тех пор, пока Арабелла не заметила, что Арчи начинает утомляться и перестает слушаться.

— Время близится к ужину, Арчи, скоро начнут накрывать на стол. Ты должен ненадолго попрощаться с Домиником, пойти искупаться и переодеться.

— Но, мама, — заныл ребенок, — мы же еще не закончили играть в лошадок!

— Доминик придет еще как-нибудь, чтобы поиграть с тобой подольше.

— Ну, пожалуйста, мама! — взмолился Арчи.

— Слушай маму, — велел Доминик, помогая сыну подняться на ноги и выбираясь из кресла. — Мы скоро снова увидимся.

— Завтра? — спросил Арчи, глядя на него снизу вверх и доверчиво уцепившись за сильную руку.

— Да. Завтра, — пообещал Доминик.

Арчи расплылся в улыбке:

— И мы снова будем играть в лошадок?

Доминик тоже широко улыбнулся — совсем как сын:

— И мы будем играть в лошадок.

— Ты мне нравишься, Доминик.

— Ты мне тоже, Арчи.

Арабелла сжала губы, пытаясь подавить упорно подступающие рыдания.

Она отвела Арчи в большую спальню рядом с ее собственной, которая, следуя указаниям Доминика, была спешно превращена в детскую. Там расположилась с книгой миссис Тэттон, не поддавшись на уговоры сидеть в одной комнате с герцогом. С мрачным видом она отложила роман и взяла Арчи за руку. Арабелла пыталась что-то сказать матери, но та отвернулась, не желая слушать.

Когда Арабелла вернулась в гостиную, Доминик пристально смотрел в пустой камин, погруженный в раздумья. Он не оглянулся до тех пор, пока она не закрыла за собой дверь.

Его окутал туман страдания. Доминик излучал гнев, смешанный с разочарованием и грустью, которые поселились в его глазах. Казалось, даже воздух пропитан сожалением об упущенных возможностях.

Наконец заданный вопрос поразил Арабеллу в самое сердце.

— Почему ты скрывала от меня Арчи, Арабелла?

— Ты сам знаешь. Я верила, что ты отъявленный негодяй.

— Несмотря на это, какой мужчина, даже негодяй, которым ты меня считала, не полюбит собственного сына, не захочет позаботиться о нем? Ты должна была сказать мне! — Он нервным движением взъерошил волосы. — Черт возьми, Арабелла, Арчи — мой сын! Неужели у меня не было права знать об этом?

В сердце снова шевельнулись сожаление и чувство вины.

— Я не думала о твоих правах и не считала их важными. Моей единственной целью было защитить Арчи.

— Защитить его от меня? Проклятье! Интересно, что, по твоему мнению, я мог сделать с ним?!

На лице Доминика было написано страдание.

— Весь Лондон считает тебя распутником и повесой, Доминик, человеком, который не задумываясь берет то, что хочет. Ты богат, обладаешь властью, ты герцог, наконец. Я бедна, не имею ни связей, ни положения в обществе. Ты нашел меня в борделе. Я боялась, что ты заберешь у меня Арчи. — Арабелла зажмурилась, словно даже мысль об этом пугала ее. — Доминик, ему всего пять лет, он еще маленький. Ему нужна любовь, а не присмотр незнакомцев, которым нет до него никакого дела, если не считать получаемого каждый месяц жалованья.

— Я ни за что не попытался бы забрать его у тебя.

— Но я этого не знала.

— Сколько раз я приходил сюда, сколько раз мы занимались любовью, и все это время ты прятала моего сына на чердаке!

Арабелла беззвучно охнула:

— Ты говоришь так, словно я затеяла целый заговор! Но все ведь не так, Доминик. Я люблю Арчи. Я бы жизнь отдала, чтобы защитить его. Да, я продала себя ради сына, но ты, Доминик Фернекс, ты купил меня! И не смей осуждать за это!

— Если бы ты рассказала мне об Арчи, это бы все изменило.

— А что было бы по-другому? — воскликнула Арабелла. — Прошлое? Тот факт, что ты заплатил миссис Сильвер, чтобы переспать со мной? Купил меня у нее? Сделал меня своей любовницей?

Он содрогнулся, словно жестокие слова причинили ему боль. Но Арабелла не могла остановиться — она хотела, чтобы он понял.

— Я верила, что ты тот, кто разбил мое доверие и мое сердце, бросил меня, когда мне было всего девятнадцать лет, оставив опозоренной, незамужней, беременной. Человек, решивший купить меня для удовлетворения своих низменных желаний. — Она безжалостно смотрела ему в глаза. — И что, ты считаешь, будто я отдала бы Арчи человеку, которому не доверяла? На которого злилась и даже не испытывала симпатии, считала безжалостным, надменным эгоистом, способным причинить боль кому угодно? Какой я тогда была бы матерью для нашего сына, Доминик?