Филиппа Грегори - Колдунья Страница 4

Она обожала дни, когда его родители трудились на полях лорда Хью. Тогда Том брал ее с собой на ферму и показывал корову и быка, свинью, сундук для белья, оловянную посуду и большую деревянную кровать за плотным старым пологом. Обычно Элис улыбалась, глаза ее теплели, как глаза кошки, которую гладят.

— Скоро мы будем вместе, — говорил Том.

— Вот здесь, — добавляла она.

— Я буду любить тебя всю жизнь, каждый день, — обещал он.

— И мы станем жить в этом доме, — отзывалась Элис. — Я так хочу, Том, чтобы у меня был дом, свой собственный дом.

Когда Мора потеряла землю и не получила ее обратно, родители Тома стали подыскивать ему партию получше, чем девчонка, за которой ничего нет, кроме полуразвалившейся лачуги и крохотного клочка вокруг. Пускай Элис почти все знает про цветы и лекарственные растения, но родителям Тома не нужна невестка, которая умеет готовить двадцать сортов ядов и сорок лекарств от болезней. Они мечтали о жизнерадостной круглолицей девице с богатым приданым в виде земли, а может, даже коровы с теленком. Они хотели невесту с крутыми бедрами и сильными руками, которая будет работать у них на полях от зари до заката, а вечерами готовить добрый ужин. Такая легко родит им еще одного Тома, и тот станет наследником хозяйства, когда они умрут.

Их никак не устраивала Элис с ее волной золотисто-каштановых распущенных волос, бледным, сдержанным лицом и корзинкой, вечно наполненной травами. Они просили сына выбросить ее из головы, но тот отвечал, что сам выберет жену, а если станут его принуждать, то заберет Элис и отправится в Дарнтон, даже если придется наняться кому-нибудь в слуги.

Хотя лорд Хью и запретил молодым людям, юношам и девушкам, покидать свои земли, но во время домашних перебранок люди предпочитали на него не ссылаться. Они мыслили так: он придет и рассудит все по справедливости, но перед уходом ему взбредет в голову выпить кружку пива, он увидит лошадь и пожелает получить ее за любую цену. И каким бы щедрым он себя ни называл, заплатит меньше, чем дали бы на ярмарке в Каслтоне. Лорд Хью был крут, и глаз у него был жесткий. Так что лучше всего домашние проблемы решались без него.

Родители Тома не придали значения словам сына. Они тайком сходили в аббатство, пообщались с аббатисой и предложили ей взять Элис к себе, заявив, что у девочки обнаружился чудотворный дар исцеления болезней, что она чуть ли не с рождения разбирается в лекарственных травах и что ее жизнь со старухой Морой ежедневно подвергается страшной опасности. И еще предложили приличное пожертвование, лишь бы аббатство приютило Элис и не выпускало из своих толстых стен.

Матушка Хильдебранда понимала, когда люди, даже незнакомые, лгут, а когда говорят правду, но прощала. Она спросила родителей Тома, почему они так твердо намерены избавиться от девушки. И тогда мать Тома заплакала и рассказала, что Том чуть не с ума сходит по Элис и что она не устраивает их. Она какая-то странная, совсем на них не похожа. Вскружила Тому голову, возможно не без помощи какого-нибудь зелья, — слыханное ли дело, что молодой парень хочет жениться по любви? Рано или поздно он исцелится, а пока не обрел душевного равновесия, их следует разлучить.

— Я должна повидать ее, — решила матушка Хильдебранда.

Элис послали в аббатство с надуманным поручением; ее провели через кухню и смежную с ней трапезную к матушке Хильдебранде, на освещенную солнцем западную часть аббатства, к грядкам с лекарственными травами. Аббатиса стояла у подножия холма и любовалась текучими водами реки, в этом месте глубокими и изобилующими рыбой. Элис приблизилась к ней, в лучах заходящего солнца волосы девочки сияли, как нимб над головой святого. Выслушав данное ей поручение, матушка улыбнулась и пригласила гостью прогуляться меж цветочных клумб и грядок с лекарственными травами. Аббатиса беседовала с Элис о цветах на клумбах, о травах на грядках, об их назначении. Девочка оглядела теплый сад, окруженный стеной, и почувствовала себя так, словно вернулась домой после долгого путешествия в дальние страны; она трогала все, что попадалось в поле зрения, ее маленькие загорелые ручки, как полевые мышки, пробегали от одного растения к другому. Матушка Хильдебранда слушала ее детский тоненький голосок, однако рассуждала Элис совсем не с детской деловитостью.

— Вот это — таволга, — уверенно сообщила она. — Спасает при болях в желудке, при несварении. Это, похоже, рута душистая — благодатная трава. Очень хорошо помогает от потливости, если ее настоять с календулой, пиретрумом, черноголовником и ариземой. Уксус, приготовленный из нее, помогает при тошноте.

Она вскинула голову и снизу вверх посмотрела на матушку Хильдебранду. Они пошли дальше. Элис прикоснулась к листьям, наклонилась и понюхала.

— А это растение мне неизвестно. Я никогда его прежде не встречала. Пахнет как хорошее успокоительное. Аромат отчетливый и сильный. Но я не знаю, какие в нем таятся силы.

Аббатиса кивала, не отрывая глаз от этого миленького лица, и показывала неведомые для Элис цветы и травы.

— Мы сейчас пойдем в мой кабинет, и ты увидишь их в каталоге, — пообещала она.

Девочка подняла к ней худенькое личико.

— И может, ты останешься здесь, — добавила старая аббатиса. — Я научу тебя читать и писать. Мне нужна умная и грамотная помощница.

Элис растерянно улыбнулась, так улыбается ребенок, который впервые в жизни услышал доброе слово в свой адрес, поскольку рука Моры была тяжела и быстра на расправу, а вот на ласку — скуповата.

— Я могла бы работать у вас, — нерешительно промолвила она. — Я умею копать, носить воду, искать нужные травы. Если я буду работать, вы оставите меня здесь?

Матушка Хильдебранда протянула руку, погладила Элис по бледной впалой щеке и спросила:

— А ты сама хочешь этого? Ты готова принять постриг и навсегда оставить прежний мир? Это непростой шаг, особенно для такой юной особы. У тебя наверняка есть родственники, которые тебя любят. Семья и друзья, которых любишь ты.

— У меня нет семьи, — ответила Элис по-детски простодушно. — Я живу со старухой Морой, она взяла меня к себе двенадцать лет назад, когда я была еще грудным ребенком. Я ей совсем не нужна, и она мне не родная. У меня на целом свете никого нет.

Старая монахиня подняла брови.

— Никого в твоем сердце? — удивилась она. — Никого, кто был бы тебе рад?

Темно-синие глаза девочки широко распахнулись.

— Нет, никого, — твердо заявила она.

— И ты хочешь остаться, — заключила аббатиса.

— Да, — кивнула Элис.

Как только она увидела большие тихие комнаты с полами из потемневшего дерева, так сразу почувствовала желание остаться. Ей понравились тишина и порядок в библиотеке, холодное освещение трапезной, где монахини молча ели, пока одна из них ясным голосом читала Святое Писание. Она уже представляла, как поселится в чистенькой скромной келье с белыми стенами. Ей захотелось стать такой же, как сама матушка Хильдебранда, старой, всеми уважаемой и почтенной. Захотелось сидеть на стуле и обедать из серебряной посуды, пить из стеклянного бокала, а не из оловянной или костяной кружки. Элис страстно мечтала об этом, как голодный и долго не мывшийся человек мечтает о настоящей пище и чистых простынях.