Лейла Мичем - Дикий цветок Страница 4

Обеденный стол поставили на крытой веранде, для того чтобы освободить место в столовой, где уже готовились к грандиозному банкету, назначенному на завтрашний вечер. Хотя сама Джессика предпочла бы отметить свое восемнадцатилетие и возвращение в отчий дом семейным пикником. Девушка внимательно осматривалась вокруг в поисках чернокожей служанки. Той нигде не было видно. В столовой, где также суетилась прислуга, ее тоже не было.

— Мама, а где Типпи?

— А если посадить ее во главе стола, а лорда Генри — напротив… Все сочтут это знаком должного уважения. Твой папа и я также сядем друг напротив друга, но посередине…

— Мама! Где Типпи? Я ее всюду искала и не нашла. Что вы с ней сделали?

Юнис вставила картонку с именем гостьи, выведенным каллиграфическим почерком, в подставку в виде стеклянной розы и воззрилась на дело рук своих.

— Стоит ли приносить сюда мухоловки? — продолжала она. — Когда мы с твоим папой были в Вашингтоне, то купили две чудесные хрустальные мухоловки. У них там мухи еще ужаснее наших. Думаешь, сейчас для них подходящая погода?

— Мама! Где Типпи?

Юнис наконец-то обратила внимание на дочь.

— Господи, дитя мое! Ты до сих пор в домашнем платье!

Джессика устремилась к выходу.

— Куда ты?

— На кухню. Уверена, что вы отправили ее туда.

— Джесси! Постой… Ты меня слышишь?

В голосе Юнис зазвучали тревожные нотки. Подобрав веер, который принесла с собой на веранду, женщина нервно замахала им у себя перед лицом. Джессика остановилась и повернула голову. Три служанки в серых платьях, повязанных передниками, замерли на месте. В помещении установилась гробовая тишина.

— Я рада, что твой отец этим утром поехал с леди Барбарой и лордом Генри на конную прогулку, — продолжая обмахиваться веером, сказала Юнис. — Это избавит меня от унижений, когда прозвенит звонок, а мне придется бежать на кухню в поисках дочери, которая отправилась туда за служанкой.

— Я хочу повидаться с Типпи, мама.

— Она сейчас украшает торт ко дню твоего рождения.

— Я ей помогу.

Юнис бросила убийственный взгляд на замерших на месте служанок. В глазах негритянок застыли потрясение и любопытство.

— Здесь вам больше делать нечего, — распорядилась хозяйка. — Идите и помогите Вилли Мей.

Бело-серые тени служанок скользнули мимо Джессики в дверной проем. Юнис, стремительно подойдя, втащила дочь на веранду, а затем прикрыла за ней застекленные двери.

— Не разговаривайте со мной таким тоном, юная леди, особенно в присутствии слуг. После того, что ты натворила вчера в порту, ты находишься не в том положении, чтобы позволять себе такое.

— Я всего лишь ударила его веером по плечу.

— Ты защищала негра!

— Он оскорбил носильщика, который был нагружен вещами. Я бы ударила того негодяя даже в том случае, если бы носильщик был белее снега.

Искаженное злостью лицо Юнис стало похоже на мокрый кекс.

— Не знаю, дитя мое, как нам с тобой поступить. Мы так радовались твоему возвращению домой. Ты понятия не имеешь, как брату хотелось поскорее тебя увидеть. Он настоял на том, чтобы поехать вместе со мною встречать тебя, а ты поставила его в ужаснейшее положение. Ты просто неисправима.

— Именно Майклу следовало влепить тому хаму затрещину.

Веер матери замелькал у нее перед лицом быстрее.

— Я так и знала! Не надо было посылать тебя учиться в Бостон. Там полным-полно аболиционистов[4]. Настоящий рассадник этой заразы.

— Скорее уж, мама, питомник, где воспитывают поборников свободы.

— Ох, Джесси!

Опустошенная, как всегда после споров с дочерью, Юнис тяжело опустилась в одно из плетеных кресел, не переставая обмахиваться веером. Ссоры с дочерью разбивали ей сердце. Женщина тяжело вздохнула.

— Что они с тобой сделали в этой школе?

— Они лишь укрепили во мне то, во что я уже и так верила. Все люди рождены равными, и ни у кого нет права порабощать ближнего.

— Т-с-с-с! — зло прошептала Юнис, бросая взгляд на застекленные двери в поисках любопытных ушей. — Послушай-ка меня, моя своевольная доченька! Ты понятия не имеешь, что здесь происходило со времени твоего отъезда. В противном случае ты бы осознавала, насколько подобного рода разговоры опасны — в первую очередь для той же Типпи.

— А что у нас случилось?

— Я говорю не о нашей плантации, а о других. У соседей случилось несколько бунтов среди рабов. Все они потерпели неудачу, но твой отец тем не менее тревожится. Это совсем близко от нас. Плантаторы нынче скоры на расправу. Провинившихся рабов наказывают, причем безжалостно, должна тебе заметить. — Мать сверлила дочь глазами. — А еще теперь они не склонны мириться с теми, кто хотя бы в чем-то не согласен с существующим на Юге порядком вещей.

— Порядком… Рабство не имеет к порядку никакого отношения. Если уж откровенно, то порядок воплощает собой как раз аболиционизм.

Юнис перестала обмахиваться веером. Все равно воздух в легкие не прибывал. Женщина начинала задыхаться.

— Это как раз то, чего говорить никак нельзя, Джесси. Отец готов потакать любому твоему капризу, но подобного рода взглядов у себя в доме он не потерпит. То же относится и к твоей странной дружбе с негритянкой, — сокрушенно качая головой, сказала мать. — Я не должна была позволять тебе и Типпи дружить, когда вы были маленькими. Но тебе не с кем было играть. У меня просто не оставалось иного выбора. Мне не следовало уступать просьбам сестры и отсылать тебя учиться в Бостон. И уж точно мне ни за что не следовало позволять Типпи ехать с тобой. — Женщина укоризненно подняла одну бровь и усталым жестом прижала руку ко лбу. — Я напрасно надеялась на то, что ты понимаешь: по возвращении тебе следует перестать с ней дружить. Ты должна отпустить Типпи от себя: у нее свое место в жизни, а у тебя свое.

— Мама…

Джессика опустилась на колени подле сидящей матери. Пышные юбки ее платья напомнили Юнис о рыжеволосой кареглазой кукле, которую в детстве так любила ее дочь. Но на этом схожесть Джессики с куколкой заканчивалась. Юнис не понимала своей дочери. У нее были правильные черты лица, ровные зубы, огненные волосы, большие, выразительные глаза красивого карего оттенка… Но все это отнюдь не придавало лицу Джессики скромности и беззаботности, подобающих хорошо воспитанной девушке. Ее отец хотел бы видеть Джессику красивой, но непритязательной в своих интересах, такой, какими были дочери их друзей. Пусть увлекается нарядами, балами и флиртом с молодыми людьми. Пусть довольствуется положением избалованной дочери — единственной дочери одного из богатейших людей Юга. Но с самого рождения Джессика уклонялась от навязанной ей роли. Возможно, все потому, что девочка чувствовала: любовь отца компенсирует его разочарование ее поведением. Джессика слишком много думала, задавала не те вопросы, спорила и бунтовала. Такое поведение казалось Карсону отчасти даже милым в настолько симпатичной девчушке, как его дочь, вот только… если бы Джессика не была такой прямолинейной. Иногда Юнис подумывала о том, что было бы гораздо лучше, родись Джессика мальчиком.