Сычев К. В. - Роман Брянский Страница 4

– Не знаю, – ответила Василиса, – наверное, в свой плен. Но помолимся Господу, чтобы отвратил от нас жестокую напасть!

Наконец конвоиры подвели измученных пленниц к крыльцу усадебного дома. Здесь они оставили их ненадолго под охраной здоровенных, зверского вида воинов, а сами отправились на дележ награбленного добра.

В большой просторной избе за столом сидели монгольские полководцы и слушали отчет своего «денежника» – китайца Цзян Сяоцына. Тот быстро перелистывал пергаментные страницы толстой книги, исписанной мелкими иероглифами.

– Серебра…четыре мешка, да меди…пятнадцать мешков…, – он остановился и посмотрел на военачальников. – А вот куда же девать этот мелкий хлам? – Китаец опустил руку, достал из-под скамьи мешочек и высыпал на стол целую кучу розовато-серых шиферных пряслиц. Из другого же мешка он извлек груду стеклянных браслетов и показал их темникам.

– Что это такое? – спросил Урянх-Кадан.

– Судя по словам этих бестолковых урусов, это – их мелкие деньги! – улыбнулся «денежник».

– На кой шайтан они нам? – пробормотал Бури. – Выбрось этот мусор подальше!

– Подожди-ка, – остановил его Урянх-Кадан. – Заберем стекляшки: еще пригодятся. Но кругляки эти никому не нужны!

– Ну, что ж, – усмехнулся ученый китаец, – тогда я вычеркиваю этот мусор из свитков денежной книги!

– Вычеркивай! – кивнул головой Бури и засмеялся. – Хватит нам тут белого серебра и красной меди!

И довольные полководцы, похлопав по плечу своего финансиста и вызвав охрану, отправили его с захваченным добром в обоз.

Вдруг за окнами раздались громкие женские голоса, плач и причитания.

– О, славное дело! – обрадовался Бури. – Молодцы наши верные воины: добыли нам на потеху баб-урусок!

Он засмеялся и вышел на крыльцо. Урянх-Кадан остался сидеть на скамье и о чем-то напряженно думал.

– Эй, вы! – крикнул Бури стоявшим около связанных женщин охранникам. – Ведите-ка, молодцы, сюда этих красоток! – Он указал ладонью правой руки на жену убитого гончара Руту, стоявшую в обнимку с тринадцатилетней дочерью, и, возвращаясь назад в избу, добавил. – Да кликните-ка сюда всех начальников тысяч и сотен!

Как только все военачальники собрались в усадебном доме, темники приступили к своему излюбленному и обязательному после взятия каждого крупного населенного пункта обряду: общему надругательству над пленными женщинами. Сначала сами Урянх-Кадан и Бури при всех, прямо на столе, под восхищенные крики своих подчиненных жестоко изнасиловали мать и дочь, а затем таким же образом поступили и тысячники. Когда же оскверненные и замученные женщины потеряли сознание, верные рабы, крепко державшие их за руки и ноги, раскачав, бросили бездыханные тела в угол, а сами отправились за другими жертвами. Постепенно на смену военачальникам подходили все новые и новые монгольские воины, попеременно насилуя несчастных вщижанок.

Груда сваленных друг на друга обнаженных тел все росла… А на улице выстроилась целая очередь желавших проявить свою мужскую силу злодеев.

Неожиданно дверь в избу широко распахнулась, и в светлицу, растолкав толпу, ворвался не по-монгольски высокий и стройный воин, одетый в необычно богатый тулуп из хорошо выделанной и раскрашенной коричневой краской овчины. Он с достоинством подошел к столу и, не глядя на лежавших беспомощных жертв оргии, слегка поклонился отдыхавшим полусонным темникам.

– Мир тебе и слава, Болху-Тучигэн! – крикнули те в один голос и подскочили со скамьи. – Жизнь, процветание и власть повелителю сотен туменов!

– К счастью своих рабов, великий полководец жив и здоров! – усмехнулся посланец Бату, глянув на стол: здоровенный монгол, напуганный властным видом нежданного гостя, стоял в растерянности без штанов у ног своей жертвы, являя собой жалкий и беспомощный вид…

Вся изба задрожала от громкого и хриплого хохота. В углу зашевелились очнувшиеся несчастные.

– Ладно. Теперь к делу! – произнес, уняв смех, гонец. – Вот вам приказ непобедимого повелителя: нынче же, без промедления, идти на север! Ни одного полета птицы на задержку! Следуйте за мной!

– Повиновение и молчание! – крикнул Урянх-Кадан.

Все монголы, кроме главных военачальников, встали и выбежали на улицу. Уже с крыльца зазвучал призывный сигнал походного рожка, и, как по мановению волшебной палочки, конные воины построились в правильные колонны.

– Что же делать с этими бабами? – указал рукой на копошившихся женщин Бури.

– Я сам о них позабочусь! – бросил в ответ Урянх-Кадан. – Иди же на общий сход!

По приказу своего темника монголы загнали остальных, не подвергшихся насилию женщин, в избу, а вслед за ними туда же занесли и трупы погибших при падении церкви воинов. Дверь избы наглухо заколотили большими деревянными брусками.

– Принесем же жертву священную душам наших братьев! – прокричал Урянх-Кадан и первым бросил зажженный факел в солому, которой обложили весь дом.

– Слава павшим за величие нашего повелителя!!! – закричали стоявшие вокруг всадники и стали швырять в избу горящие дротики.

В мгновение ока усадьба ярко запылала, источая едкий дым и освещая быстро опустевшую лесную поляну. Две длинные черные колонны из степных хищников быстро продвигались на север в сторону города Козельска на соединение с основными силами Бату.

ГЛАВА 3

В СТОЛЬНОМ ЧЕРНИГОВЕ

Княжич Роман сидел в своей светлице за большим дубовым столом и писал. Ох, и много же задал ему на этот раз ученый грек Феофан! Нужно было подробно изложить содержание прочитанных десяти страниц греческого «Номоканона»! А саму книгу учитель унес с собой…Будто неясно, что написать по памяти на русском языке греческие премудрости не так просто!

Но будущий князь не только в силах справиться с этой задачей, но и обязан! Так сказал иноземный наставник. Спорить бесполезно! Учебу благословил отец Романа – великий черниговский князь Михаил, которому заморский учитель обходился недешево.

Роман пытался протестовать, спорил с отцом: ведь ему уже скоро тринадцать! Старший всего на два года брат Ростислав уже ходит в военные походы! Его даже в шестилетнем возрасте отец оставлял княжить за себя в Великом Новгороде! Да и ныне батюшка ушел с братцем Ростиславом в Галич, а Чернигов доверил своему двоюродному брату Мстиславу Глебовичу!

Княжич отложил в сторону гусиное перо и задумался…

В памяти всплыли события недалекого детства – лето 1229 года в Великом Новгороде. Ярко горят свечи в молитвенном зале собора святой Софии. Светло как днем. Пахнет ладаном и горячим воском. Лики святых сурово и укоризненно смотрят на людей. Сверху с хоров тянется громкое, торжественное, ангельское пение во славу Господа. Храм битком набит людьми, душно, хочется пить… Вот откуда-то сверху спускаются и подходят к княгине Агафье, державшей за руку четырехлетнего княжича Романа, отец Михаил Всеволодович со старшим сыном Ростиславом.