Жюльетта Бенцони - Кровь, слава и любовь Страница 4

– Послушай, Микеле. В Венеции никогда не было супруги дожа, добродетели которой не подвергались бы сомнению болтунами, за исключением тех, что были слишком уродливы для интрижек. Но я ни разу не слышал, чтобы кто-то хоть словечко промолвил о том, что у доны Лодовики есть любовники. Влюбленных в нее и впрямь хватало, когда она была незамужней… да и ты сам из их числа.

– А, оставь – не слышал. Скажи лучше, не слушал, что болтают кумушки на торговой площади! А я точно знаю, что она ничем не лучше других, и подошла моя очередь получить все, что положено.

– Ну и получай! Нет ничего проще! – улыбнулся приятель. – Для этого достаточно взять штурмом Дворец дожей, изничтожить всю охрану и, чтобы наверняка добраться до постели твоей красавицы, насквозь проткнуть шпагой ее мужа. Вот тогда-то ты, может быть, и станешь любовником догарессы. После чего, разумеется, сложишь голову на плахе между красными колоннами у входа на Пьяцетту. Послушай, Микеле, хватит бредить… Оставь жену дожа в покое, пусть живет как хочет. В Венеции полным-полно красивых девушек!

– Ни одна и мизинца ее не стоит, – заявил Микеле, забыв, что только что обвинил Лодовику в грехах, присущих всем женщинам. – Я хочу именно ее. Впрочем, успокойся, я вовсе и не думаю идти на приступ Дворца. Просто не премину воспользоваться обстоятельствами… Скоро начинается Карнавал. Время масок, безумств и приключений без забот о завтрашнем дне… Вот я и решил: тогда пробьет мой час, мне должно повезти…

Однако в ту самую минуту, когда Микеле Стено так дерзко бросал свой вызов женской добродетели, происходили весьма серьезные события.

Венеция только что потерпела сокрушительное поражение на море. Генуэзец Дориа захватил в Портолунго венецианский флот. Пять тысяч моряков были взяты в плен и увезены в Геную, а число жертв не поддавалось исчислению. Светлейшая Республика, оглушенная произошедшим, подсчитывала своих мертвецов, своих узников и свои финансовые потери, не совсем еще отдавая себе отчет в постигшем ее несчастье. Но о размерах катастрофы лучше всего говорило замкнутое лицо дожа. Марино Фальеро не произносил теперь в сутки и трех слов. Никогда прежде Венеция не выглядела столь мрачной и скорбной, как в эти дни. Сама жизнь, казалось, потекла медленнее. Близилось священное и дьявольское время Карнавала…

Лодовика Фальеро выходила из Дворца только для того, чтобы посетить церковь. Храм остался единственным местом, где она чувствовала себя теперь более или менее хорошо. Необыкновенная угрюмость дожа делала атмосферу вокруг него непереносимо тяжелой. А когда молодая женщина собиралась навестить подругу или же просто пойти в лавку, она была почти уверена, что на ее пути встанет Микеле Стено. Он, как всегда, не скажет ей ни слова, только поклонится, но взгляд его так нестерпимо настойчив, что несчастной Лодовике виделась в этом постоянная угроза. Этот слишком много возомнивший о себе упрямец не отступит. Он пойдет на все, чтобы желание его исполнилось. Гнетущая безысходность охватывала Лодовику. Микеле Стено стал ее ночным кошмаром.

Но в этот день по дороге в базилику Святого Марка навязчивый призрак не нарушил ее покоя. Лодовика почувствовала себя свободнее. Ее внимание привлекла небольшая процессия. Два солдата национальной гвардии вели в тюрьму закованного в цепи человека, а за ними тянулась кучка зевак. Узник казался совершенно отчаявшимся. Стражники сохраняли молчание, но он все пытался толковать им о своих несчастьях.

Дона Лодовика жестом подозвала одну из служанок.

– Мария, пойди спроси у этих солдат, в чем провинился этот человек.

– Чего там интересного, синьора! Наверное, какой-нибудь вор…

– Может быть, но я хочу знать наверняка. Он кажется таким печальным и несчастным…

Солдаты, увидев свиту супруги дожа, почтительно остановились, так что Марии не составило никакого труда выполнить поручение хозяйки.

– Это гондольер, некий Антонио, синьора. Его арестовали по жалобе еврея-ростовщика. Вон он, идет сзади. Антонио взял в долг у него и не смог вовремя расплатиться. Кредитор забрал у него гондолу и велел арестовать должника. Обычная история, я же вам говорила!

Но, не дослушав, Лодовика вытащила кошелек и отдала его служанке.

– Иди. Уплати, сколько нужно, и прикажи отпустить гондольера. Времена нынче жестокие, но, наверное, менее жестокие, чем сердце этого ростовщика. И вели еще проследить за тем, чтобы гондолу вернули хозяину, иначе ростовщику придется об этом пожалеть!

Продолжив свой путь, Лодовика перехватила исполненный признательности взгляд, который бросил в ее сторону гондольер, стоявший на коленях в дорожной пыли, уловила шепот удовлетворения, прокатившийся по толпе. В этот день ей было легче и приятнее молиться, чем обычно. В Венеции и так слишком много горя из-за этой проклятой войны. Пусть хотя бы сегодня вечером на одну беду станет меньше.

Несмотря на катастрофу в Портолунго, дож принял решение не отменять Карнавала: пусть все идет как обычно. Разве кому-то станет легче, если Венеция лишится своего лучшего праздника? Слишком уж по душе королеве Адриатики жизнь и удовольствия. Отменить Карнавал означало бы еще в большей степени ощутить несчастье, которое ее постигло. Пожалуй, праздник может сказаться благотворно на жителях Венеции. А заодно покажет всему миру, что беда не столь уж и велика. В конце концов, ничего особенного не произошло – после поражений грядут победы. Венеция остается богатой и могущественной.

Пленники будут выкуплены, флот восстановят. Надежнее всего опираться на традицию. А значит – достойным образом отпраздновать второго апреля годовщину победы, одержанной давным-давно, еще в 1162 году, над патриархом Аквилеи. Венеция должна сбросить с себя траурную вуаль и облачиться в праздничную парчу.

Итак, выслушав членов Большого Совета, дож приказал, чтобы все празднества прошли как обычно. Будут принесены в жертву разукрашенный лентами откормленный бык и двенадцать свиней. Народ станет пировать всю ночь. Разумеется, будет бал во Дворце.

И бал состоялся, может быть, еще более великолепный, чем всегда…

Сидя на золотом троне в зале Большого Совета, дож, подперев рукой подбородок, рассматривал пеструю толпу танцующих, которая заполнила обширное помещение. Все знатные и могущественные семьи Венеции собрались здесь. Костюмы мужчин, туалеты дам поражали роскошью, но ни одна из женщин не могла сравниться красотой и грацией с доной Лодовикой, супругой дожа. В этот вечер ей не полагалось сидеть на троне, она должна была находиться в шумной толпе гостей.