Виктория Холт - Сестры-соперницы Страница 4

Выражение лица Берсабы тоже изменилось. У нее был четкий профиль, высокие скулы, удлиненные глаза с золотистыми ресницами, кончики которых были темными. Глядя на нее, я часто думала: описывая сестру, я описываю себя, ведь я выгляжу точно так же или почти так же. У нас могло быть лишь разное выражение лица. Наша мать как-то сказала: «Когда вы повзрослеете, то станете менее схожими. Жизненный опыт изменяет лица, а вас вряд ли ждет одна и та же судьба».

«Да и теперь, — подумала я, — мы можем выглядеть по-разному, так как она всегда менялась, приезжая в замок Пейлинг». Она была более скрытной, и я ощущала, что ей удается сделать то, что она всегда пыталась сделать, отстраниться от меня. Бывали моменты, когда я точно знала, о чем она думает, но сейчас она держала меня на расстоянии, а когда мы приедем в замок Пейлинг, она и вовсе может замкнуться в себе.

Я часто задумывалась: что же в замке Пейлинг делает ее такой?

Когда мы проезжали под опускной решеткой, направляясь во внутренний двор, раздался голос Розен:

— Они приехали!

Тут же появились тетя Мелани и с ней Мелдер и Гвенифер, вышедшие из боковой двери замка. Началась обычная для таких встреч суматоха. Конюхи повели лошадей в конюшни, а служанки занялись багажом.

Пройдя через комнату стражи, мы вошли в большой зал с каменными стенами, где висели алебарды, пики и несколько комплектов рыцарских доспехов, в которых воевали наши предки.

— Для начала пройдите в мою гостиную, — сказала Мелани, — а затем, когда немного придете в себя после дороги, можете отправляться в свои комнаты. Мне очень приятно вновь видеть вас. Близнецы просто прелестны.

Она улыбнулась нам, и я поняла, что она не различает, кто из нас кто.

Вино и пирожные уже дожидались нас в комнате, обставленной точно так же, как подобное помещение в Тристане. Когда я видела этих женщин вместе, мне всегда было как-то странно думать, что этот замок был когда-то домом нашей матери, а наш дом — домом тети Мелани.

Мы все заговорили разом, как это всегда бывает в таких случаях.

Потом мы разошлись по своим комнатам. Нас с Берсабой, как обычно, поместили вместе, и Розен с Гвенифер пришли помочь нам распаковать вещи. Гвенифер много рассказывала о балах, на которых она была в прошлом сезоне. Ей еще не исполнилось восемнадцать лет, но ее сестра Розен уже выезжала в свет, и было решено, что они должны посещать балы вместе. Розен полагала, что Джордж Кролл собирается просить ее руки, и хотя он был не бог весть какой завидной партией, над этим все-таки стоило подумать.

— Здесь так мало публики, — жаловалась Розен. — Как бы я хотела отправиться к королевскому двору!

Двор! Само это слово вызывало представление о балах, банкетах, государственных торжествах и о великолепных платьях с изысканными кружевами.

Розен сделала себе прическу с подвитой челкой, очень понравившуюся всем нам, и сообщила, что эту моду будто бы ввела королева Генриетта Мария. Она была очень весела, и ей вполне нравился Джордж Кролл, хотя он оказался не столь галантным кавалером, как ей бы хотелось.

— В придворных кругах назревает множество конфликтов, — заявила Берсаба.

Все уставились на нее. Это было в духе Берсабы — сказать что-нибудь очень серьезное в то время, когда у всех веселое настроение. Она продолжала:

— Отец беспокоится за вложенные в корабли деньги.

— Деньги! — возмущенно воскликнула Розен. — Мы говорим о модах!

— Моя дорогая кузина, — сказала Берсаба с видом превосходства, — если возникают трения между королем и парламентом, может случиться так, что никакие моды будут не нужны.

— Это кто говорит? — спросила уже не на шутку рассердившаяся Розен. Наверняка, Берсаба.

— Конечно, — подтвердила я.

— Ах, Анжел, заставь ее замолчать, — попросила Розен.

Я скрестила руки на груди и улыбнулась сестре.

— Я не могу ей приказывать, — напомнила я им.

— Просто глупо не обращать внимания на происходящее, — сердито сказала Берсаба. — Ты прекрасно знаешь, Анжел, что люди, посещающие отца, очень озабочены.

— Они всегда озабочены, — заявила Гвенифер. — Люди из Ост-Индской компании вечно чем-нибудь недовольны.

— Они делают исключительно важную для страны работу, — поддержала я сестру.

— Дружная парочка и безгрешные родители, — заключила Гвенифер. Давайте-ка поговорим о чем-нибудь поинтереснее.

— Так Джордж Кролл действительно хочет просить руки Розен? — спросила я.

— Почти наверняка, — ответила Розен, — и отец почти наверняка скажет «да», поскольку Кроллы — хорошая семья, а мама скажет «да», поскольку считает, что Джордж будет хорошим мужем.

— Значит, его мы вычеркиваем из списка, — сказала Берсаба.

— Как можно говорить такое! — воскликнула я.

— Так уж обстоят дела, — настаивала Берсаба. — Придет и наш черед.

— Я сама себе выберу мужа, — твердо заявила я.

— Я тоже, — столь же твердо сказала Берсаба.

Мы начали болтать о балах, кузины оценили наши наряды, разговоры были легкомысленными, и мне это нравилось, но я была уверена, что Берсаба считает такое времяпровождение глупым. Она устроила один из своих «периодов молчания», которые так бесили меня, потому что казалось, будто она нас попросту презирает.

Мы обедали в большом зале, так как народу собралось довольно много девять человек. Бастиан и дядя Коннелл, выезжавшие осматривать поместье, успели вернуться.

Когда мы переодевались к обеду, я предложила Берсабе:

— Давай оденемся в синее? Она заколебалась, а потом на ее губах появилась легкая улыбка:

— Хорошо.

— Мы немножко развлечемся, — сказала я, — сделав вид, что ты — это я, а я — это ты.

— Найдутся люди, которые заметят подвох.

— Кто?

— Ну, например, мама.

— Мама всегда различает нас.

Итак, мы надели наши платья из синего шелка с лифами на китовом усе, схваченные поясами чуть-чуть другого оттенка, с юбками, не достигающими щиколоток, так что из-под них виднелись нижние юбки из атласа, и с прелестными ниспадающими рукавами. Мы сшили платья в прошлом году, и хотя сейчас их нельзя было назвать последним криком моды, они были нам очень к лицу.

— Мы зачешем волосы наверх, — сказала Берсаба.

— Говорят, сейчас так не причесываются.

— У нас высокие лбы, и эта прическа нам идет, — ответила она и была права.

Мы стояли перед зеркалом и посмеивались. Хотя мы давно привыкли к нашему сходству, иногда это все же развлекало нас.

В холле нас расцеловал дядя Коннелл. Он был из тех мужчин, что любят женщин — любого возраста, происхождения и размера. Дядя был крупным, шумным, похожим в этом на дедушку Касвеллина. По крайней мере, глядя на него, можно было представить себе, каким был наш дедушка в молодости. Но даже он, похоже, иногда побаивался дедушку Касвеллина, и в этом состояла разница между ними, так как дедушка никогда никого не боялся. Обняв и расцеловав нас, дядя взял меня за подбородок и спросил: