Вера Копейко - Золотой песок для любимого Страница 4

Шурочка молчала. Она любила дядю вот таким – он мог перескакивать из века в век, из страны в страну. Ей нравилось следовать за ним и его мыслями.

– Что ж, Византия удивительная, – продолжал он. – Ни у кого не было исключительного права на престол. Только представь себе – всякий свободный гражданин мог надеть на себя царский венец и порфиру. Право сильного – вот суть византийской конституции. Должен сказать, я замечаю в тебе черты, сходные не только с чертами Евдокии, но и Феодоры, особы весьма коварной. – Он поднял указательный палец и погрозил им.

– В чем же мое коварство? – нарочито изумилась Шурочка, вздернув подбородок и заложив руки за спину – Вы хотите познакомить меня с братом вашей возлюбленной, но я не противлюсь.

– Потому что ты любопытна от природы, – заметил дядя. – Но ты кова-арна. Я чувствую. Но все равно тебя люблю.

Она подошла к дяде, наклонилась и поцеловала его в теплую щеку.

Шурочка ушла, а Михаил Александрович остался сидеть в кресле. В который раз он думал о том, что план, созревший у него в голове, едва ли удастся осуществить просто и легко.

Если честно себе признаться, он не был уверен, что составленный им план своей будущей жизни, столь тесно связанный с жизнью племянницы, верен и точен. Он вдруг показался ему похожим на портрет… «Писанный по канону нынешнего времени?» – насмешливо спросил он себя.

В этот приезд в Москву у него была тайная мысль – еще раз обдумать свое положение и решить. Он тяжело вздохнул. Что делать с поместьем, что делать с домом на Остоженке в новые времена? Где взять деньги на содержание и процветание того и другого? А также на собственную привычную жизнь в Европе?

Если сказать честно самому себе, то мысль жениться на Кардаковой и выдать Шурочку за ее брата не совсем уж бескорыстна. В ней Михаил Александрович видел для себя единственный вариант соединить блага прошлой жизни и возможные удовольствия настоящей. Если не идти на брак, то ему следует продать недвижимость и отбыть навсегда в Лондон. Ему достанет средств на привычную жизнь. Даже с заказом обуви на Кинг-стрит, добавил он и улыбнулся, снова полюбовавшись идеальным овалом носка новых ботинок.

Но тогда Шурочка останется без ничего. Ведь Кардакова связала их браки воедино… Какая мудрая женщина, что тебе византийская императрица. Елизавета Степановна тоже не прочь примерить чужое платье на свои круглые плечи. Видно, чувствует, что мышиный цвет не барский…

Фу, как дурно, одернул он себя. Он что же, ежеминутно помнит о том, какого происхождения Елизавета Степановна? Но если они соединятся, уедут в Европу, то на общие деньги – так уж и общие, снова одернул он себя – они будут представлять собой прекрасную пару. Да, уже немолодых, но вполне довольных своей жизнью людей. Она готова учиться у него многому. А это хорошо…

Но… хорошо ли это? Все то, что он придумал? Он что, на самом деле верит, что Шурочка пойдет за Кардакова? А не прячется ли он сам за спину племянницы, желая, чтобы на нее пала вина, если расстроится его собственный брак?

Эта мысль так обрадовала Михаила Александровича, как будто дался наконец искомый ответ. Ну конечно, конечно! Она будет виновата, Шурочка. Больше никто!

Он закрыл глаза, раскинул руки и уронил трубку на стол. Потом поднял их к груди, как будто кого-то невидимого заключал в объятия.

Кого же, кого? Сэр Майкл, кого? Признайся себе, наконец! Не важно, каким нелепым и глупым на сторонний взгляд покажется это признание… Он почувствовал испарину на лбу. Руки онемели от напряжения. Но он не опускал их. Однажды, только однажды, он обнял ту, о которой не позволял себе мечтать. Потому что его мечта еще более недосягаема, чем Шурочкина. Вероятность успеха Алеши столь же реальна, как отмена зимы в России специальным декретом. Его собственного успеха – еще менее, даже сравнить не с чем.

Михаил Александрович опустил руки, открыл глаза, громко и четко сказал:

– Это будет хорошо и полезно для всех.

Он встал и пошел к своему письменному столу. Его ждали бумаги, по которым с первого дня после приезда – а он на сей раз прикатил в Москву в начале зимы, что несвойственно ему – изучал важный вопрос: каковы нынче арендные ставки на землю и дом?

Галактионов смотрел на цифры, морщился, в голове оформилась неприятная мысль. Да, здесь никуда не спрячешься – его сословие больше не духовный водитель нации, к которому принадлежали его дед, отец, кем он сам намеревался стать в начале жизни. Промышленники, банкиры, биржевые игроки – вот теперь кто главный в России. Его любезная Елизавета Степановна Кардакова, ее сословие, покупает дома, похожие на его родовой дом, они селятся на Остоженке и Знаменке. Делает это запросто – вынимает из кубышки деньги и платит сполна.

Нет, грубо, прямолинейно так мыслить, одернул он себя. Елизавета Степановна давно иная – она держит деньги в банке. Он сам сопровождал ее – Кардакова попросила о таком одолжении. Хотела показать ему, как ловко управляется с разноцветными бумажками, которые следует заполнить. Как вежлив и любезен с ней сам управляющий.

Что ж, впечатлительно, не стоит скрывать. Так, может, в том и состоит нынешняя удача для таких, как он – потомственных дворян, чья фамилия еще ценится? Слиться с ними, соединиться и идти дальше? Чтобы снова завладеть важными позициями? Стать двигателями успеха, но опосредованно, через других?

– Дядя, – вдруг зазвучал в голове голос Шурочки, – но как вы можете слиться с ними? Вы совсем другой!

И свой голос, отвечающий ей:

– Откуда тебе знать, молекула? Можно подумать, ты знаешь, что варится в голове у торговца с Варварки или Ильинки? Думаешь, по Елизавете Степановне скажешь, что она купчиха?

– Конечно. Она носит платье мышастого цвета!

Ах, какая коварная, знает ведь, что цвет называется мышиный. О чем он ей сказал, поправляя.

– Нет, дядюшка. Не мышиный, а мышастый, – упорствовала она.

Конечно, он понимал, почему спорит Шурочка. В это слово она вложила еще и другой смысл – не только оттенки цветов не даются купчихам, которые стараются одеться барыней, но пластика и речь.

Допустим, они соединятся. Кардакова позволяет ему учить ее. Но никогда не допустит его к ведению дел. Потому что он тоже не знает оттенков купеческого слога, не говоря о нравах, воззрениях, манерах. Ему не догадаться, как прочитать брошенный тебе взгляд, когда ведешь с купцом дело. На самом деле – куда ему девать принципы дворянской чести?

Казалось бы, в Москве живет, варится, крутится миллион народу. Похоже, с новыми хрустящими деньгами людей меньше, чем старых людей со старыми деньгами. Но с каждым приездом Галактионов замечал следы иных вкусов.

Как сильно, отмечал он, затронута ими старинная архитектура. Она стала во многом купеческой. Значит, даже город не может устоять перед натиском новых людей, а он на что надеется? Так не лучше ли ему все свое сохранить в душе да остаться с этим в дальней дали от России? Кстати, не послужило ли это тайной мыслью, когда он решил и Шурочку отправить за ее пределы?