Сьюзен Робинсон - Помолвка Страница 4

Это была высокая молодая женщина, которая временами забывала о своем воспитании и пыталась скрыть свой рост, сгибаясь в талии во время ходьбы. Она носила очки в золотой проволочной оправе, делавшие еще ярче ее и без того замечательные зеленые глаза. Однако ученый вид, придаваемый ей очками, и, возможно, царственная осанка мешали людям разглядеть беззащитность, часто появлявшуюся в этих изумрудных глазах.

Слабый свет проникал в дом через щели в тяжелых бархатных шторах, закрывавших высокие окна в обоих концах коридора. Стараясь, разглядеть содержимое деревянной коробки в луче света, заполненном летающими пылинками, леди Джорджиана Маршал сунула в нее руки по локоть, разложила предметы внутри коробки и закрыла ее крышкой. Вытерев руки о длинный, до полу, фартук, она подняла коробку и пошла в сторону коридора.

Джорджиана миновала груду деревянных ящиков. Возле нее у стены вырисовывалась застывшая фигура идущего человека с головой шакала. За другой грудой ящиков, у входа в дом, вертикально стоял футляр для мумии фивейской жрицы. Даже в полутьме Джорджиана видела очертания позолоченного контейнера, имеющего форму человеческого тела, черный парик наверху и нарисованные, словно живые, глаза.

Джорджиана вышла в галерею, вдоль которой стояли статуи фараонов, богов полулюдей-полуживотных, сфинксы, жертвенники и витрины с другими экспонатами. Миновав длинное помещение, она толкнула ногой дверь и вошла в мастерскую. Ее шаги по мраморному полу отзывались гулким эхом. Она подошла к длинному столу, заваленному ящиками, книгами, керамикой и другими предметами, и опустила свою ношу.

— Вы нашли то, что искали, Людвиг? — спросила она.

Из-за стопы книг, поверх которой лежал ятаган, появилась куполообразная лысоватая голова.

— Нет еще. О Господи, если я потерял его, то двоюродный дед никогда не простит меня.

— Ничего вы не потеряли, — успокоила его Джорджиана. — Я видела его полчаса назад.

Людвиг посмотрел на ятаган и с беспомощным видом взмахнул руками. Его тело качнулось, и он едва не упал с табурета, на котором сидел. Выпрямившись, он потрогал свои тонкие усы, бывшие тогда в моде среди лихих королевских драгун и гусаров кавалерии ее величества.

Сжалившись над ним, Джорджиана сказала:

— Дайте-ка я посмотрю.

Она поискала между книгами и ящиками на столе, затем опустилась на колени и принялась шарить среди предметов, кучами лежащих вокруг табурета Людвига. На минуту она исчезла под рабочим столом и снова появилась, но уже с длинным холщовым свертком в руках. Ткань пожелтела от времени; сверток, имевший форму трубы, сужался к одному концу. В ткань были вкраплены скелеты насекомых и тысячелетняя пыль.

Джорджиана подняла сверток и чихнула.

— Вот он!

— О Господи, вы нашли его! Как он там оказался? Знаете, это единственная мумия детеныша крокодила, что у нас есть. Двоюродный дед сам купил ее в… дайте подумать… в двадцать четвертом году в Каире. — Людвиг взял мумию крокодила из рук Джорджианы, положил ее на стол, поднял ручку и нацарапал что-то в толстой тяжелой книге в кожаном переплете. Джорджиана тем временем вернулась к своей коробке.

— В этой коробке содержатся бутылочки с краской для век, флаконы с лечебной мазью, кнут для езды в колеснице и канопе с внутренностями верховного жреца Монту восемнадцатой династии. — Она подняла флакон из синего египетского фаянса. — Подумать только, этой краске для век тысяча лет!

Мелодичный звон заставил Людвига ахнуть. Он бросил ручку и достал из кармана жилета часы.

— Господи помилуй! Уже два часа, а я еще не закончил составлять каталог. — Он неуклюже задвигал бледными руками по своему, похожему на огромное страусовое яйцо телу, нашел платок и вытер им лоб. — Дорогая Джорджиана, можно попросить вас встретить груз из города? Вы так добры к рабочим и легко находите с ними общий язык, а то ведь они, чего доброго, могут обойтись с царским саркофагом как с банкой консервированного мяса.

— Конечно, Людвиг. Не беспокойтесь. Я сейчас же займусь этим.

— О, спасибо. Я велел им остановиться перед фасадом дома, чтобы я мог их встретить. Вы сможете подъехать с ними к флигелю.

Джорджиана сняла фартук, вытерла об него свои испачканные руки и отправилась в долгий путь из Египетского крыла к въездным воротам Трешфилд-хауса. Она всю жизнь прожила в больших домах, но Трешфилд-хаус был уникальным домом. Он состоял из центрального здания и прилегающих к нему четырех флигелей, соединенных с ним извилистыми коридорами. Дом напоминал тело краба.

Джорджиана покинула юго-западный флигель, называвшийся Египетским крылом, прошла по коридору и вошла в библиотеку. Пересекла большой зал с куполообразной стеклянной крышей. За ним находился огромный холл, отделанный в стиле римского атриума, с двадцатью алебастровыми колоннами с каннелюрами, с альковами, где стояли греческие и римские статуи, и с белыми гипсовыми орнаментальными фризами с изображениями кентавров и арабесок.

Она осторожно прошла по скользкому полу из итальянского мрамора и наконец вышла в греческий портик. С двух сторон к портику вели две широкие белые каменные лестницы. Людвиг сказал ей, что дом был нестроен так, чтобы его фасад напоминал афинский Акрополь. Вверху на фронтонах стояли статуи Венеры, Цереры и Вакха. Джорджиана посмотрела на широкую, посыпанную гравием дорогу для экипажей и длинную лужайку перед домом. По дороге со стоящими вдоль нее с обеих сторон старыми дубами к дому приближалась громыхающая повозка, которую тянули четыре тягловых лошади. Из рощицы, расположенной недалеко от дороги, показалась всадница. Джорджиана помахала рукой своей тете Лавинии, и та поприветствовала ее в ответ.

Она ожидала приезда грузовой повозки. Сегодня был обычный рабочий день и на ней было будничное платье. Вообще-то у нее были платья двух фасонов: достаточно длинные, чтобы носить их с кринолином, и те, которые она носила без него. Когда Джорджиана работала в Египетском крыле, она забывала об условностях — роскошь, которую она редко позволяла себе дома.

Она впервые была счастлива после того, как узнала о трагедии Джоселина. Теперь она была близка к тому, чтобы стать независимой от своего отца, к которому не чувствовала ничего, кроме презрения. Гнев Джорджианы усилился с тех пор, как она выпытала секрет

Джоселина у своей матери. Когда Джоселин был подростком, их дядя пытался его соблазнить. Мальчик попросил родителей о защите, но они обвинили его во лжи. Те, кто должны были его оберегать, пожертвовали им ради репутации семьи, оттолкнули храброго Джоселина, как какого-нибудь мерзкого пакостника.

Когда много лет спустя Джорджиана узнала правду, она решила взять одно из ружей тети Лавинии и пойти с ним к дяде Йейлу, чтобы покарать преступника. Тетя Ливи остановила ее, сказав, что скоро Йейл заплатит за свои грехи сполна: старый развратник болел страшной и неизлечимой болезнью. Тогда тетя Ливи отказалась сообщить подробности, но теперь Йейл представлял собой весьма омерзительное зрелище: недуг обезобразил его тело и теперь разъедал его мозг.