Елена Арсеньева - Нарцисс для принцессы (Анна Леопольдовна – Морис Линар) Страница 4

Однако Анна Иоанновна, которая все же была прежде всего женщиной, а уж потом государыней, не могла так просто проститься с этим исключительным красавцем, а потому сделала ему не только обычный подарок, как отъезжающему из страны посланнику, но еще и сняла с собственного пальца драгоценный перстень.

Итак, граф Линар уехал…

Теперь Анне было просто некуда деться: приходилось-таки выбирать между Петром Бироном или Антоном-Ульрихом Брауншвейгским. Петра она ненавидела потому, что ненавидела его отца, который управлял императрицей так, будто она была хорошо объезженной лошадью (к слову, Эрнест Бирон начинал конюхом, в конюшне же приключились его первые свидания с герцогиней курляндской, будущей императрицей всероссийской). Антон-Ульрих казался сущей рохлей. Однако делать было нечего. Выбирать, строго говоря, приходилось не между двумя молодыми людьми, а между жизнью на воле или заточением в монастыре.

– Пусть уж лучше будет принц Брауншвейгский, – рыдая, сказала Анна тетушке, с тоской вспоминая наружность рохли Антона-Ульриха: белобрысый, женовидный, робкий. Слуга из трактира, а не принц! Мальчик на побегушках! Ах, почему некоторым судьба дает родиться на троне, хотя им было бы пристойнее оказаться в курятнике! А другие… другие!.. Под другими разумелся обожаемый Линар, однако упоминать его имя было совершенно нельзя. – Пусть будет принц Брауншвейгский! Он хотя бы благородного рода, не то что этот Петр!

Тетушка промолчала, только недовольно нахмурилась. Никто, кроме нее и Бирона, не знал, чьих детей воспитывал он и его официальная жена Бенинга Бирон. Но не могла же Анна Иоанновна признаться, что Петр был более чем достоин сделаться мужем ее воспитанницы! Пришлось угрюмо смолчать и понадеяться на случай. Роль случая предстояло сыграть фельдмаршалу Миниху, который по настоянию Бирона призвал Антона-Ульриха выказать свою храбрость на поле боя. Принц Брауншвейгский принял участие в двух кампаниях и доказал, что среди орудийного грома чувствовал себя более непринужденно, чем в обществе будущей невесты. И его, к несчастью Бирона, хранили небеса: он не был ни убит, ни даже ранен.

Поэтому вскоре после возвращения Антона-Ульриха в Петербург в 1739 году была назначена свадьба его и Анны Леопольдовны. Отпраздновать ее решили в июле.

Накануне этого события императрица решила расширить двор воспитанницы и выписала для нее из Лифляндии трех сестер Менгден, происходящих из древнего баронского рода. Девицы имели настолько уныло-благопристойный вид, что Анна Иоанновна вздохнула посвободней. Эти-то нипочем не станут сводничать, как сводничала пресловутая мадам Адеркас! Некрасивы, благочестивы и зловредно-невинны.

Она совершенно точно определила натуры двух старших сестер Менгден. Однако младшая, Юлиана…

Конечно, конечно, она тоже была невинная и неприглядная, однако при виде молоденькой принцессы Анны с этой лифляндской крошкой произошло нечто, что вернее всего можно было бы назвать любовью с первого взгляда. О нет, не стоит строить каких-то непристойных домыслов, от которых бедняжка Юлиана страдала всю жизнь и даже после смерти. Она была, к слову сказать, подвергнута врачебному освидетельствованию (по приказанию Анны Иоанновны), и консилиум установил, что она была самая настоящая девушка, без малейших признаков мужественности (?!). Как будто какие-то «признаки мужественности» имелись у нежнейшей Сафо…

Юлиана полюбила Анну той любовью, которое существо низшее может испытывать к высшему. Той, которой идолопоклонница любит Афродиту или Афину. Той, которой кормилица любит своего питомца. Это была жертвенная, поклоняющаяся любовь.

Анна, у которой во всю жизнь не было ни одной подруги-сверстницы, тоже мгновенно привязалась к Юлиане и посвятила ее во все невзгоды, которые ей пришлось недавно пережить. Девушки оплакали прошлое, погоревали над настоящим и принялись с робкой надеждой смотреть в будущее, от которого Анна все еще ожидала чудес.

Тем временем перед ними в полную силу разворачивалось безрадостное настоящее. Ненавистный Анне брак все-таки свершился – с величайшей пышностью, которая восхитила иностранных посланников в Петербурге. Они бросились строчить депеши к своим дворам, а их жены скрупулезно описывали подругам туалеты гостей, а также сам церемониал.

Жених был облачен в белую шелковую одежду, вышитую золотом; его очень длинные белокурые волосы были завиты; отчего-то он всем показался похожим на жертву. Впечатление усугубилось тем, что, поздравляя молодых, их залили потоками слез. Рыдала и сама невеста, и горькие слезы лились на ее платье с корсажем из серебряной ткани, спереди сплошь усыпанным бриллиантами. Кроме того, ее завитые волосы были разделены на четыре косы, перевитые бриллиантами, а на голове была маленькая бриллиантовая корона; вдобавок множество бриллиантов было укреплено в ее темно-русых волосах, что придавало ей еще больше блеску. Не уступала ей роскошью наряда и императрица, одетая в затканное золотом, сверкающее платье; правда, из драгоценностей на ней были только жемчуга, почему особенно ехидные дамы из числа посольских жен решили, что все русские бриллианты были одолжены на один вечер невесте. Конечно, эти домыслы были сущим злоехидством и чепухой! Царевна Елисавет также выглядела премило в розовом платье, вышитом серебром и украшенном драгоценными каменьями… Ну и так далее.

После пышной, долгой и утомительной церемонии императрица лично проводила новобрачную в ее комнату. Ее сопровождали две-три придворные дамы, герцогиня курляндская и жена английского посла леди Рондо. Им надлежало раздеть молодую и облачить ее в капот из белого атласа, отделанный тонкими брюссельскими кружевами. Затем императрица послала дам пригласить принца к своей новобрачной. Леди Рондо показались знаменательными слезы принцессы Анны и грозно сошедшиеся к переносице брови императрицы. Леди Рондо была очень востра, поэтому несколько раз оглянулась, уходя, и ее любопытство было вознаграждено: она увидела, как императрица отвесила племяннице несколько изрядных пощечин. Видимо, после этого последнее сопротивление Анны ненавистному браку было сломлено, и принц мог войти к жене, не рискуя быть выброшенным в окошко или выгнанным за дверь.

Итак, брак свершился, и потянулась череда послесвадебных торжеств. Маскарады, ужины, фейерверки, балы с великолепными кадрилями, сельские праздники на природе – все это и много чего еще делалось для молодоженов, которые искренне, по убеждению многих наблюдающих, ненавидели друг друга. Но если Антон-Ульрих был слишком робок, чтобы выказывать свои истинные чувства, то Анну могло остановить только присутствие суровой тетушки.