Анн Голон - Анжелика. Тени и свет Парижа Страница 40

— Ей приснился сон! Она возомнила себя французской королевой!

Смех охватил всех присутствовавших. Куда бы ни взглянула Анжелика, везде она видела лишь разинутые рты и сотрясавшиеся от безудержного хохота плечи. Не смеялся только капитан. На его перекошенном от гнева лице застыло выражение, которое испугало бы любого.

«Он собирается бросить меня в тюрьму, я погибла!» — подумала Анжелика.

Она в панике огляделась.

— Это маленький мальчик, ему только-только исполнилось восемь месяцев, — вскричала молодая женщина. — Он прекрасен, как ангел. Он похож на ваших детей, которые сейчас спят в колыбелях около своих матерей… А моего крошку цыгане собираются увезти далеко… далеко… Он больше никогда не увидит свою мать… Он ничего не узнает ни о своем отечестве, ни о своем короле… Он…

Анжелику душили рыдания. Постепенно смех затих, лица солдат и стражников стали серьезнее. Раздалось еще несколько неуверенных смешков, но потом мужчины стали обмениваться смущенными взглядами.

— Надо же, — сказал совсем старый, покрытый шрамами солдат, — эта нищенка так дорожит своим малышом… А то они обычно бросают детей где-нибудь на углу улицы…

— Заткнитесь! — взревел капитан.

Он подошел к молодой женщине и склонился над ней.

— Итак, — произнес гигант с пугающим спокойствием, — эта оборванка, потаскуха, приговоренная к бичеванию, не только разгуливает на свободе, но и набралась наглости явиться сюда и отдавать приказы военному отряду! А что ты предложишь взамен, маркиза?

Анжелика бросила на капитана пламенный взгляд:

— Себя.

Глаза колосса сузились, казалось, он даже вздрогнул.

— Ну-ка иди сюда, — резко сказал офицер и толкнул Анжелику в соседнюю комнату, где находилась канцелярия суда.

— Что ты имеешь в виду? — буркнул Людоед.

Анжелика собрала все свое мужество и не замедлила с ответом.

— Я хочу сказать, что сделаю все, что вы захотите.

Молодая женщина умирала от страха. Что, если капитан не польстится на нее, ведь она сейчас так жалко выглядит? Жизни Кантора и Флоримона зависели от того, насколько похотливым окажется это животное.

А в это время Людоед думал, что никогда в жизни не встречал подобной женщины. Тело богини! Да! Всемилостивый Господь, даже лохмотья не могли скрыть ее совершенства. В этой нищенке было нечто, что отличало ее от раздавшихся в ширину, увядающих девиц, к которым он привык. А лицо, какое лицо! Раньше капитан никогда не смотрел на лица шлюх. Ему было попросту неинтересно. Только сейчас он наконец понял, каким может быть женское лицо! Оно может свести с ума, честное слово!

Людоед мечтал, а Анжелика дрожала. Наконец он протянул руки, схватил молодую женщину за плечи и грубо привлек к себе.

— Что я хочу, — сердито пробормотал он, — что я хочу.

Он тянул с ответом. Анжелика даже и не подозревала, что за этой нерешительностью кроется некоторая робость.

— Мне нужна вся ночь целиком, — решил страж порядка. — Поняла? Не минутное свидание, так, между прочим, как я тебе предлагал раньше… Вся ночь.

Вояка отпустил Анжелику на пол и взмахнул своей трубкой, как указкой.

— Это отучит тебя ломаться! Ну что? Договорились?

Не в силах вымолвить ни слова, Анжелика кивнула головой.

— Сержант! — заорал капитан.

Вбежал унтер-офицер.

— Лошадей!.. И пятерых солдат. Пускай пошевеливаются!

Маленькое войско остановилось у цыганского табора. Капитан отдал приказы.

— Двух человек вон туда, к леску, на случай, если цыгане попытаются дать деру. Ты, девица, остаешься здесь.

Цыгане, с их обостренным, как у ночных зверей, чутьем, уже смотрели на дорогу и сбивались в группы.

Капитан и стражники двинулись вперед, в то время как оба солдата пошли в обход.

Анжелика осталась в темноте. Она услышала, как капитан, не стесняясь в выражениях, объясняет вожаку табора, что все цыгане — мужчины, женщины и дети, должны быть построены. Он собирается их пересчитать. Это обязательная формальность, необходимая из-за происшествия на ярмарке Сен-Жермен, и больше от них ничего не потребуется.

Успокоенные кочевники подчинились. Они привыкли к придиркам полиции всего мира.

— Ну-ка иди сюда, девица! — громогласно позвал командир.

Анжелика бросилась вперед.

— У вас ребенок этой женщины, — вновь заговорил офицер. — Отдайте его сию минуту, или мы вас всех прикончим.

В этот момент Анжелика заметила Кантора, спавшего у смуглой груди цыганки. С рычанием тигрицы Маркиза Ангелов прыгнула к женщине и вырвала у нее ребенка, который тут же начал плакать. Цыганка заголосила, но вожак табора суровым голосом приказал ей молчать. Вид верховых стражников с алебардами, на лезвиях которых поблескивал неясный отсвет костров, убедил его, что сопротивление бесполезно.

Однако цыган не преминул с высокомерием заявить, что за ребенка заплачено тридцать су. Анжелика бросила ему деньги и вновь страстно обхватила пухленькое, гладкое тельце. Кантору совсем не понравились эти чересчур крепкие объятия. Было видно, что малыш, с рождения отличавшийся отменным умением приспосабливаться, чувствовал себя на груди у цыганки превосходно.

Но размеренная рысь лошади, на которой ехала Анжелика, устроившись за спиной у стражника, укачала малыша, и он вновь задремал, засунув палец в рот. Совсем голенький, как и все цыганские дети, Кантор, казалось, не чувствовал холода.

Молодая мать прижала сына к груди, укрыв своей кофтой; она держала мальчика одной рукой, другой цепляясь за портупею стражника.

В Париже уже наступила ночь, и отсчитываемые ею минуты темноты текли незаметным ручейком в глубокие тени, чтобы позже вновь превратиться в день. Так невидимый миру подземный побег рвется к свету и солнцу.

Добропорядочные горожане закрывали ставни и задували свечи в домах. Знатные господа и зажиточные мещане отправлялись в трактиры или в театры. Достойным продолжением ужина считался стаканчик россоли[46] и фривольные поцелуи.

Часы на башне Шатле пробили десять.

Анжелика спрыгнула с коня на землю и подбежала к капитану.

— Позвольте мне отнести ребенка в надежное место, — взмолилась она. — Обещаю, я приду завтра ночью.

Людоед состроил ужасную гримасу.

— Хм! Не смей меня обманывать. Шкуру с тебя сдеру.

— Я клянусь вам, что приду!

И в доказательство честности своих слов Анжелика скрестила два пальца и плюнула на землю, как поступали все обитатели Двора чудес, давая нерушимую клятву.