Сильвия Холлидей - Обручальное кольцо Страница 40

Росс начал поспешно натягивать на себя чулки и брюки.

– Я велю Томпсону принести сюда завтрак. Или вам приятнее побыть в обществе ваших ухажеров?

Пруденс пристально посмотрела на него. Каждое жестокое слово, слетавшее с его уст, увеличивало пропасть, которая начала пролегать между ними.

– Куда девалось ваше благородство? Глаза Росса были холодны как лед.

– Во мне его почти не осталось. Я давным-давно отрекся от всяких чувств… и от всего мира. Я хочу жить в одиночестве, разве вы забыли об этом?

– Неужели я стала для вас невыносимым бременем? Росс повязал на шею платок и застегнул камзол.

– Да. В тех случаях, когда приходится терпеть «нежную заботу», которой вы щедро оделяете и меня, и других. Просто душите своей добротой. – Он издал короткий смешок и потянулся за накидкой. – Но возможно, вы проявляете сострадание лишь потому, что нуждаетесь в моей помощи? И в моем кошельке?

– О!.. – воскликнула Пруденс.

Нет, сегодня Росс решительно невыносим. И все только из-за этого случайного объятия во сне? Пруденс наклонилась, подхватила туфли Росса, резко распахнула дверь каюты и вышвырнула их в коридор.

– Можете закончить свой туалет там, – заявила она. – А матросы пусть думают что угодно. Не сомневаюсь, они знают, что все супруги время от времени ссорятся… – Ледяной взгляд Росса все сильнее разжигал в ней бешенство. Как бы побольнее его уколоть? – Разумеется, это не относится к вам и вашей святой Марте.

Росс застыл как статуя. На какой-то миг Пруденс показалось, что он вот-вот ударит ее. Но вместо этого Мэннинг бесстрастно улыбнулся и отвесил поклон:

– К вашим услугам, мадам. А Марта, к ее чести, действительно не отличалась сварливостью.

Пруденс хотела было запустить в него чем-нибудь, но он вихрем вылетел из каюты.

Пруденс присела на стул и закрыла глаза рукой. Россу никогда не хотелось заботиться о ней – вот в чем дело. Просто до сих пор он скрывал свои истинные чувства. Но чем ближе они подплывали к Виргинии, тем больше он погружался в мечты о вожделенном одиночестве. И Пруденс стала для него невыносимым бременем, потому что нарушала внутренний покой Росса, не давала полностью отстраниться от мира.

Вот ведь и дедушка говорил: «Вечно ты путаешься у всех под ногами, Пруденс Оллбрайт!»

Он никак не мог простить единственную дочь, которая против его воли вышла замуж за скромного учителя. Старик надеялся, что она вступит в брак с каким-нибудь сквайром – таким же зажиточным, как и он сам. Мама рассказывала, что он пришел в бешенство, узнав о ее побеге, и порвал с дочерью все отношения. Отец, выбиваясь из сил, зарабатывал на жизнь в сельской школе. Жили они в полуразвалившемся маленьком коттедже, постоянно испытывая нужду то в еде, то в дровах для очага. И все же Пруденс вспоминала о тех временах с нежностью. Тогда в ее жизни были любовь, веселье, смех и такая простая радость, как посидеть на коленях у отца…

Потом мама заболела, и дедушка, сменив гнев на милость, позволил им приехать к нему в усадьбу и остаться там. И все равно постоянно напоминал отцу, что тот – жалкий неудачник, неспособный должным образом заботиться о своей семье.

Пруденс казалось, что дедушка возненавидел с самого начала и ее: ведь он мечтал о внуке, а родилась девочка. К тому же она была плодом столь презираемого им брачного союза. Старик не проявлял к Пруденс ни капли тепла.

Дела пошли еще хуже, когда умер отец и новая жена дедушки стала полной хозяйкой в доме. Эта женщина была последовательницей учения Джона Уэсли.[16] Суровая и злопамятная, набожная до лицемерия, она сделала дедушку и внучку настоящими врагами. Любая безобидная проделка Пруденс считалась грехом, любое неосторожное слово становилось поводом для наказания. Девочку сурово бранили за недостаточно благочестивое поведение, выговаривали за легкомысленный смех. А уж когда выяснилось, что Пруденс беременна…

Она задрожала, вспомнив свой ужасный сон. Вот она снова стоит на коленях перед дедушкой и молит его не выгонять ее из дома. Пруденс была готова выйти замуж за любого, кого бы ни выбрал дедушка, только бы ей позволили сохранить ребенка.

«Ты принесла в этот дом позор и бесчестье. Больше ты мне не внучка!»

Пруденс зажала уши, но голос старика эхом отдавался у нее в голове. Уже несколько месяцев снова и снова она слышала во сне эти страшные слова – «позор и бесчестье».

Пруденс уставилась в потолок затуманенными от слез глазами.

– Но ведь отец моего ребенка – знатный лорд, дедушка, – шептала она, заново переживая прошлое. – И он любит меня.

«Нет у тебя никакого ребенка, – ответил ей старик – и прошлой ночью, во сне, и в то ужасное июньское утро. – Нет у тебя ребенка! Отныне он принадлежит мне! И я воспитаю его на свой лад, так, чтобы твои грехи и пороки не запятнали его».

Пруденс вытерла мокрое лицо тыльной стороной ладони. За последние месяцы слезы лились из ее глаз, как дождь из весенних туч.

«Ах, Джеми, – подумала она. – Только ты можешь вернуть мне моего малыша!» Пруденс сцепила руки на груди, словно ощутив прикосновение мягких сосущих губок… Она до сих пор помнила нежный запах новорожденного – он был слаще самых дорогих духов.

«Знатный лорд? – переспросил ее тогда дедушка с усмешкой. – Скорее уж какой-нибудь неотесанный деревенский парень, который играючи воспользовался твоей порочностью и распутством. А если он и вправду знатный лорд, пускай сам приедет сюда и предъявит права на ребенка».

«И он приедет, дедушка, – подумала Пруденс. – Подожди – сам увидишь». Они с Джеми с достоинством войдут в дом, как законные муж и жена, и заберут то, что принадлежит им по праву.

Старик не сможет им отказать. Титул Джеми – хорошее средство убеждения. Если понадобится, они его немного припугнут. Пруденс была уверена, что все закончится хорошо. Только это и поддерживало ее все долгие мучительные месяцы разлуки с Джеми и ребенком.

Воодушевленная надеждой, Пруденс вытерла глаза и оделась. Если будет приличная погода, она выйдет на палубу. На лазарет у нее сегодня сил не хватит. К тому же ей не хотелось снова встретиться с Россом.

Пруденс вздохнула. Теперь она сожалела, что вообще рассказала ему о ребенке. Все равно сочувствия от него не дождешься. Слишком уж Росс холоден, категоричен в суждениях и захвачен стремлением к неземному совершенству. Разве он простит ее слабости… поймет, почему она уступила Джеми? И его равнодушие… Человек, решивший стать отшельником, вряд ли проявит сочувствие к женщине, которая попала в полосу невезения, да еще по собственной вине. Нет-нет, Пруденс и так уже было стыдно за несколько неосторожных слов, случайно сорвавшихся у нее с языка.