Настасья Бакст - Предательство страсти Страница 40

Нищенка хотела было скрыться, но ее вытолкнули на середину, перед помостом, где сидел префект, и у подножия которого стояла несчастная Мари.

— Как твое имя? — обратился к ней префект.

— У меня нет имени, — последовал ответ, а следом все то же идиотское хихиканье.

— Это Марта фон Граубер! — выкрикнул кто-то из толпы.

Мари в ужасе подняла глаза на то, что осталось от блестящей, изысканной фрау Марты. Боже! И ее ждет такая судьба… Нет! Лучше смерть!

— Откройте ей лицо, — приказал префект.

Стражник бросился вперед и отодрал от лица нищенки тряпку, которой она прикрывала его нижнюю часть. Мари еле устояла на ногах — такая ужасная картина открылась ее взору.

У Марты был отрезан нос и губы! Так жестоко глумилась над ней толпа, когда истек срок ее казни у позорного столба.

— Почему ты смеялась, отвечай! — Рихард вскочил со своего места.

— Потому, что ты, ваша светлость, назвал Фредерика — графом! — и безумная снова зашлась хохотом.

По толпе прокатился удивленный вздох. Неужто в их городе еще одна благородная дама спуталась с актером?

Мари подняла глаза на Александра, но тот словно превратился в каменный столб!

— Это ложь! — закричала она что было силы. — Это ложь! Это все подстроил Рихард, чтобы получить свои виноградники!

— Что несет эта несчастная?! Заткните ей рот! — Рихард вскочил и сбежал вниз к подножию помоста и влепил своей жене такую затрещину, что она тут же упала замертво. — Ничего, отойдет… — бросил он стражникам.

— Итак, — префект устроился в кресле поудобнее, всем своим видом показывая, что суд продолжается. — Почему ты, Марта, говоришь, что стоящий здесь человек не граф Салтыков.

Марта опять залилась хохотом.

— Да потому, что всем известно, что это Фредерик Зиммель, бродячий актер. Дружок моего Анри!

В толпе началось бурное волнение.

— Чем ты можешь подтвердить свои слова, женщина?

— Анри рассказывал мне, что у любовника Лизхен Риппельштаин, его дружка Фредерика, на правом бедре шрам от турецкой сабли, а на руке, чуть повыше локтя, нарисован морской крест, потому что он когда-то был матросом. Да я и видела их вместе с Лизхен! Как они обнимались в его фургоне.

— Проверь! — бросил префект стражнику. Тот мгновенно бросился стаскивать с Салтыкова штаны и рубашку.

— Есть! — крикнул стражник. — И шрам, и якорь. Дурочка говорит правду! Это Фредерик Зиммель, актер бродячего театра.

— Ха! — префект хлопнул себя по животу. — Однако, ну вы и опростоволосились, мой дорогой барон! Притащили в дом бродячего актеришку, представив его как графа! Конечно, ваша молодая жена не могла устоять!

Я бы попросил вас! — Рихард стал белым, как мел, переводя полные ужаса глаза с лица Салтыкова на Мари. Да как такое могло произойти? Ведь будучи в России, он много слышал об Александре Салтыкове, молодом человеке, которому доверялись только самые важные и деликатные поручения из области внешней политики, и барону описывали Салтыкова именно так, как выглядит этот молодой человек! — У него должны быть документы! Обыщите его вещи!

— Обыщите!

Стражник приблизился к Салтыкову, но тот не позволил себя обыскивать. Он молча вытащил из внутреннего кармана паспорт и отдал стражнику. Тот передал его префекту. На площади воцарилось гробовое молчание. Первым его нарушил префект, издав звук, напоминающий поросячий визг.

— Фредерик Зиммель! Актер! — еле-еле заставил себя произнести вслух префект. Рихард выхватил у него из рук бумаги, и замер, словно восковая фигура. В паспорте было написано, что предъявитель сего документа Фредерик Зиммель, актер… И далее подробное описание, полностью совпадавшее с гостем барона фон Штерна!

Итак, я выношу решение! — префект грохнул деревянным молотком и сделал знак, чтобы все замолчали. — По законам нашего города, знатная дама, совершившая прелюбодеяние с простолюдином, приговаривается в ста ударам плетью и недельному пребыванию у позорного столба, где каждый сможет выказать ей свое презрение. После этого она лишается всех титулов, а брак ее, по желанию, высказанному мужем, будет расторгнут. В случае расторжения брака по причине: совершение супругой прелюбодеяния с простолюдином, ее приданое остается у мужа, как компенсация за ущерб, нанесенный его чести. Актера Фредерика Зиммеля, мы приговариваем к выдворению из наших земель с запретом появляться здесь вновь когда-либо. Если он нарушит этот запрет, то будет подвергнут наказанию плетьми, в количестве двухсот ударов!

Мари в отчаянии устремила свой взгляд на Александра, или Фредерика, она уже не знала…

— Скажи, что это неправда! — собрав все свои силы, закричала она, протягивая к нему руки. Бросилась вперед и упала на ступеньки, сраженная ударом кулака ближайшего из стражников.

— Завтра на рыночной площади, Мари Франсуаза де Грийе, будет подвергнута наказанию плетьми! — объявил глашатай. — Объявляю слушание следующего дела! Ведите обвиняемого.

Мари вновь швырнули на пол ее камеры. Она так и осталась лежать ничком, не шевелясь, не реагируя даже на крыс. Пусть он оказался обманщиком, пусть! Пусть он не мог защитить ее. Пусть! Но хотя бы один взгляд! Один взгляд, чтобы она знала, что любима! Чтобы у нее были силы вытерпеть весь этот позор! Мари проклинала себя за то, что даже такого Салтыкова, никакого не графа, а бродячего актера Фредерика Зиммеля, она любит, любит всем сердцем и безответно. Он обошелся с ней, как с игрушкой! Они все — Рихард, Клод, Александр, даже ее отец! У них всех были какие-то свои игры, в которых Мари оказалась легкой былинкой, чья жизнь ничего не стоит.

Внезапно дверь ее камеры распахнулась. На пороге возник силуэт стражника.

— Вот она! Но, похоже, вам придется ее нести.

— Я справлюсь, — последовал ответ. Голос показался Мари знакомым.

— Кто вы? — в действительности ей уже было все равно. Единственное, чего она жаждала всем своим существом — смерти.

— Это Готфрид Люмбек, — последовал ответ. — Я вам помогу, сейчас.

Мари показалось, что все это снова лишь сон. Ее подхватили чьи-то руки, вынесли из камеры. Вдоль стен мелькали факелы, и был виден нервно оглядывающийся стражник. Они вышли из здания тюрьмы через потайной ход. Мари всей грудью вдохнула свежий ночной воздух, который показался ей милее всего на свете после сырого и затхлого подземелья.

— Держите ее, — сказал Люмбек кому-то, и Мари почувствовала, как ее передают с рук на руки, двоим другим мужчинам.

— Вот твоя оставшаяся половина! — послышался звон. Стражник удовлетворенно крякнул. Видимо, герр Готфрид обеспечил его до конца дней.

Мари лежала на дне лодки, по-прежнему в кандалах.