Эмилия Остен - Честь и лукавство Страница 41

Он был, казалось, огорчен моим молчанием:

– Ваша искренность очаровала меня, я надеялся на прямой ответ, пусть и неприятный, даже скорее всего убийственный для меня. Но ваше молчание – что оно означает, фея моих снов?

– Я не могу отказать вам, но не могу и согласиться. И на то, и на другое у меня есть причины, которых я не хочу открывать. Простите меня. – Я резко развернулась и, подхватив юбки, понеслась по улице, не оглядываясь.

Он не стал догонять меня, да и не смог бы из-за больной ноги. Я летела, смеясь и плача неведомо от чего, и опомнилась только у ворот своего дома. Не заходя в холл, я сразу прошла в маленький садик и присела на скамейку, чтобы отдышаться и подумать.

Как все же приятно быть желанной! И как смешно все получается. Я мечтала о любви, и вот мечта сбывается, по крайней мере, появилось что-то похожее, а я бегу от нее…

Как просто все казалось – найти подходящего мужчину, соблазнить и родить от него ребенка… Но стоило в дело вмешаться чувствам, все полетело кувырком, и я думаю уже только о понравившемся мне человеке. Чувство долга тщетно пытается пробиться сквозь броню себялюбия, мечты о семейном счастье уступают место игре воображения… И это же самое чувство симпатии, пусть не самой еще любви, но сердечной склонности, не дает мне просто быть счастливой. Если бы эта склонность не оказалось взаимной, я бы сумела скрыть ее и выполнить свой план, но Россетер чуток и проницателен, он прочел в моих глазах если не все, то немалую часть того, что я скрывала…

Стало холодно, и я поднялась со скамьи. Что же, придется начать все заново, точнее, снова войти в ту же реку. Чем плох, например, Морланд? Он утратил симпатии Аннабеллы и ищет возможность утешиться. Я предоставлю ему такую возможность вместе с шансом стать отцом, а заодно и отомщу Россетеру. За что – я и сама не знала… За то, что выделил меня среди других дам, за то, что повел себя необычно и привлек мое внимание сильнее, чем кто бы то ни было, за то, наконец, что не поцеловал меня по-настоящему…

Глава 21

Душевные переживания не испортили мне сон, и я тут же поспешила уверить себя, что они не особенно глубоки и вскоре забудутся. День у меня провела Кэтрин, успевшая познакомиться с герцогом (оказывается, он вернулся в бальную залу и продолжал веселиться, о вероломный!). Она была в полном восторге от этого знакомства и едва заметила, что Аннабелла претендует на расположение милого герцога. Досадить Аннабелле казалось мне сейчас приятным, и я открыла Кэтрин глаза на матримониальные планы мисс Гринхауз. Кэтрин весьма пренебрежительно отозвалась о них, заявив, что герцог ничуть не интересуется этой воображалой, ибо ей приходилось повторять свои обращения к нему по нескольку раз, прежде чем он оставлял свою элегантную меланхолию и поворачивался к ней. Меланхолия, по мнению Кэтрин, была навеяна ее собственной персоной. Баронесса считала, что совершенно очаровала герцога и заставила его сожалеть о том, что она несвободна.

– Впрочем, я не прочь и развестись. Герцогская корона того стоит, что значит рядом с ней какой-то барон Бертон!

– Но, Кэтрин, вас не будут принимать в свете, а это обстоятельство весьма немаловажно для человека с такой фамилией, – пыталась я урезонить ее разыгравшееся тщеславие.

– Пустяки, даже в Сент-Джеймс-Корте мигом позабудут, что он женился на разведенной даме, появись он там со мной.

– Говорят, он часто заводит романы с замужними дамами, и ни одна из них до сих пор не развелась со своим мужем, если только тот не бросил ее сам, узнав о неверности.

– Ах, дорогая Эмма, если бы ты видела, как он смотрел на меня, ты бы сама не усомнилась. Мне надо только немного поощрить его, и все может получиться по-моему.

Еще бы он на нее не смотрел! Даже с его невысоким мнением о женском уме Кэтрин должна была показаться ему созданием из кунсткамеры. Право же, против глупости сами боги бороться бессильны! Лучше тут не скажешь при всем желании.

Кэтрин пригласила меня на вечерний прием к себе и наконец откланялась, чтобы пройтись по лавкам с модными шляпками.

Вечером я имела возможность лично увидеть отношение Россетера к моей сокурснице, ибо герцог, как и Гринхаузы, был в числе приглашенных. Аннабелла бесилась, Кэтрин кокетничала с герцогом, а его бледное лицо выражало желание отправить куда-нибудь подальше обеих своих почитательниц. Я старалась все время находиться в обществе, чтобы избежать возможности поговорить с ним наедине, но Филсби не предпринимал попыток приблизиться ко мне. Он был бледнее, чем в последние дни, что дало Аннабелле возможность ухаживать за ним и заботливо интересоваться, не стало ли его самочувствие по каким-либо причинам хуже.

Кэтрин не собиралась терпеть единовластия Аннабеллы и кокетливо попросила Россетера что-нибудь спеть:

– Я слышала, вы прекрасно исполняете романсы. Почему бы вам не порадовать нас какой-нибудь любовной балладой?

Аннабелла тут же вскричала:

– Как! Вы поете, а я до сих пор не знала об этом! Мы могли бы петь замечательные дуэты, чудесные ноты пылятся у меня на рояле из-за того только, что мне не с кем их исполнить!

– Сударыня, мой голос слишком слаб, чтобы составить вам достойную пару. Всякий, слышащий вас, не пожелает, чтобы к вашему чудному пению примешивались хриплые выкрики пирата.

Дамы не отставали, предлагая ему спеть одному или в дуэте с одной из них, наперебой убеждая его в ложной скромности, и бедный джентльмен наконец уселся за рояль, неизвестно зачем имеющийся в гостиной у Кэтрин, хотя ее музыкальное образование сводилось к двум-трем танцевальным мелодиям. Я никогда не слышала романса, который он исполнил грустно, но весьма приятно:

Пусть я покинул вас, мой друг,Но спит в саду воспоминанийИ нервный трепет тонких рук,И жаркий шепот обещаний.

Я горьким варевом разлукЗапью шампанское свиданий,И не удержит томность рукИ лживый шепот обещаний.

Но не сменю усладу мукС шипами разочарованийНа сладкий плен не ваших рукИ шепот новых обещаний.

– Какая чудная песня! Спойте еще, ваша светлость. – Хор дамских голосов звучал как гимн исполнителю.

– Друг мой, признайся, это твое собственное сочинение, – поинтересовался Морланд, подходя к роялю, за которым продолжал сидеть Россетер.

– Как! Вы пишете стихи и музыку! Почему же в моем альбоме до сих пор нет ничего из ваших произведений? – Аннабелла была прелестна с пылающими глазами и сердито сведенными бровками.

– Мой друг Генри выдал секрет, и мне остается только пообещать, что, когда мои раны перестанут беспокоить меня и уступят место творческому озарению, я сразу же украшу ваш альбом каким-нибудь рифмованным изречением.