Барбара Картленд - Брак поневоле Страница 41

– Я глубоко обеспокоена, мисс Лэмберн, – начала баронесса, и по ее виду Камилла поняла, что это действительно так.

– Что случилось?

– Некоторое время назад маркграф послал за мной. Он сообщил мне, в какое расстройство и изумление привело его известие о том, что вчера, после того как я ушла спать, вы провели какое-то время в саду наедине с капитаном Чеверли.

Слова баронессы прозвучали совершенно неожиданно, но Камилле удалось выслушать их, ничем не выдав того ужаса, который они вызвали в ней.

– В самом деле? – холодно спросила она. – И что, в этом: есть что-то особенно предосудительное?

– Предосудительное? – переспросила баронесса. – Я не говорю, что это предосудительно, мисс Лэмберн, но, безусловно, это был чрезвычайно неосторожный поступок для девушки в вашем положении, тем более в самый канун приезда в Мелденштейн. Конечно, мне следовало сопровождать вас, я сама виновата в том, что случилось, но когда я увидела, как вы поднимались по лестнице, я была уверена, что вы отправились спать.

– Вы сделали самое естественное предположение, – заверила ее Камилла. – Я должна была пожелать вам спокойной ночи. Это большая оплошность с моей стороны. Но у меня болела голова, и я пошла к себе в комнату, чтобы поискать лавандовую воду.

– Это моя вина, – сказала баронесса. – Мне следовало бы зайти к вам и спросить, не нуждаетесь ли вы в моих услугах. Но, честно говоря, мисс Лэмберн, я все еще неважно себя чувствовала и была счастлива представившейся возможности покинуть душный и шумный зал.

– Кто посмеет вас в чем-либо упрекнуть? – беспечно произнесла Камилла. – Когда моя головная боль немного успокоилась, я решила, что мне неплохо побыть на свежем воздухе. Если вы помните, прошлой ночью было очень тепло. Капитан Чеверли был крайне любезен и проводил меня в парк. Я не вижу здесь ничего предосудительного.

– Маркграф всегда был сплетником и интриганом, – заметила баронесса. – Я не сомневаюсь, что, как только он прибудет в Мелденштейн, эта история будет немедленно доведена до сведения княгини. Она будет недовольна тем, что я пренебрегла своими обязанностями. Возможно, мне не удастся сохранить свой пост фрейлины при княгине и придется покинуть двор. Если это произойдет, жизнь моя будет кончена! Клянусь, мисс Лэмберн, мне тогда незачем будет жить!

Глаза баронессы наполнились слезами, и она принялась жалобно промокать их носовым платочком.

– Умоляю вас, не мучайте себя, – мягко произнесла Камилла. – Обещаю вам, я обязательно расскажу княгине о том, как я благодарна вам за ту доброту и заботу, которые вы проявили во время нашего путешествия. Нет никакой необходимости упоминать о вашем нездоровье, и я убеждена, что княгиня скорее прислушается к моему мнению, чем к мнению маркграфа.

– О, я в этом совсем не уверена, – с несчастным видом сказала баронесса. – Ах, мисс Лэмберн, как вы могли так пренебречь светскими условностями, да еще где – в этом дворце?

– Я не понимаю, какое маркграфу дело до того, что у меня возникло желание побеседовать со своим соотечественником, чьей защите и покровительству ее высочество сочла возможным вручить меня? Баронесса покачала головой.

– Ах, моя дорогая, вы так молоды, доверчивы и невинны! Вы даже не представляете, какими завистливыми и не доброжелательными могут быть люди при дворе! Они видят дурное в каждом поступке, каждом произносимом слове! Как я ругаю себя за то, что позволила вам совершить поступок, который, по вашему мнению, является естественным и заурядным, но который может быть совершенно не правильно истолкован людьми, желающими посеять смуту.

– Но зачем маркграфу причинять мне неприятности?

Баронесса сделала неопределенный жест.

– Он всегда испытывал чувство ревности по отношению к Мелденштейну, – пояснила она. – В настоящий момент, после победы над Наполеоном, многие государства в Европе сочли бы весьма престижным, если бы их монарх взял в жены англичанку.

Камилла улыбнулась:

– От ваших слов я скоро начну раздуваться от гордости.

Но баронесса не ответила на улыбку Камиллы.

– Вы вызовете ревность и зависть у многих царствующих особ, которые будут завтра присутствовать на вашей свадьбе, – сказала баронесса. – Не только потому, что вы англичанка, но и потому, что очень красивы.

Камилле пришла в голову идея.

– Послушайте! – воскликнула она. – Если я такая важная персона или стану ею, как только надену обручальное кольцо, то в моей власти решить эту проблему. Попросите капитана Чеверли немедленно подняться ко мне.

Баронесса была ошеломлена.

– Ни в коем случае! – воскликнула она. – Как вам в голову могла прийти подобная мысль? Совершенно недопустимо, чтобы вы с ним беседовали наедине!

Камилла упрямо вздернула свой маленький подбородок.

– Либо я важная персона, либо нет, – решительно произнесла она. – Я желаю поговорить с капитаном Чеверли, а маркграф может думать все, что ему заблагорассудится. Мне совершенно ясно, что он всего лишь злобный старый болтун, и я не потерплю, чтобы он расстраивал вас подобным образом!

– О моя дорогая, умоляю вас, подумайте, прежде чем поступить опрометчиво! – взмолилась баронесса.

– Я англичанка, – заявила Камилла, – и принятые в Мелденштейне или в Вестербалдене условности пока еще меня не касаются. Пригласите сюда капитана Чеверли, или я пошлю за ним Розу.

От этих слов баронесса пришла в крайнее возбуждение.

– Это недопустимо, совершенно недопустимо! – с трепетом воскликнула она. – Хорошо, я пойду сама и сделаю все, что от меня требуется, хотя, мисс Лэмберн, меня бросает в дрожь при мысли, какие это вызовет пересуды! Вы даже не представляете, какие пойдут разговоры!

– Пусть говорят, – решительно заявила Камилла, но баронесса в состоянии чрезвычайного волнения уже покинула будуар.

Камилла повернулась к окну и стала ждать Хьюго Чеверли. Словно сама судьба не позволила им расстаться на такой драматической и печальной ноте. Как прекрасно снова оказаться рядом с ним, хотя бы на несколько мгновений! Сердце Камиллы замерло при мысли об этом.

Как и любая женщина на ее месте, она подбежала к камину и, приподнявшись на носках, оглядела себя в зеркало. Шляпка, украшенная бело-розовыми перьями и лентами, была ей очень к лицу, но Камилла видела, что уголки ее губ были трагически опущены, а под глазами легли темные тени от пролитых ночью слез.

Именно в этот момент в памяти ее всплыли слова матери. Леди Лэмберн одевалась, собираясь ехать на какой-то прием, как вдруг неожиданно ее ногу пронзила острая боль. Камилла, увидев, как мать, надевая с помощью служанки платье, поморщилась от боли, воскликнула: