Эми Фетцер - Смятение сердца Страница 42

Когда он накинул полушубок на ее трясущиеся плечи, Сэйбл вложила во взгляд всю благодарность, которую чувствовала. Жар его тела оставался внутри одежды, согрев ее, словно пламя невидимого костра.

— Теперь вы сами можете окоченеть, — робко возразила она, при этом торопливо просовывая руки в рукава.

Вот это взгляд, подумал Хантер, разом забыв всю свою досаду. Она смотрела так, словно и впрямь о нем беспокоилась, словно его состояние что-то для нее значило! Желание, которое он только что почти похоронил, сразу заявило о себе.

— На этот случай у меня где-то есть пыльник и пара шкур, — ответил он и поплотнее запахнул на ней куртку, держась за ворот (на миг костяшки его пальцев коснулись округлого подбородка — Фиалковые Глаза едва заметно отпрянула, словно прикосновение обожгло ее).

— Вы очень добры, — прошептала Сэйбл, все сильнее смущаясь.

Было что-то невыразимо интимное в том, чтобы, будучи босиком, находиться совсем близко от мужчины. Мак-Кра-кен снова коснулся ее подбородка, на этот раз кончиком большого пальца. Движение не было случайным, и, Бог знает почему, оно обжигало. Против воли она сделала шаг назад.

— Интересно, этот суп когда-нибудь сварится? — спросил Мак-Кракен небрежно, сунув руки в карманы. — Такой запах способен с ума свести!

— Думаю, он давно готов. — Похвала заставила Сэйбл вспыхнуть от удовольствия. — Начинайте ужинать, иначе в котелке ничего не останется.

Сама того не замечая, она терлась щекой о мягкую овчину ворота. На фоне белой овечьей шерсти кожа ее казалась особенно нежной и яркой, дуги бровей более темными, а губы… губы ее в сумерках были цвета переспелой вишни и заставляли думать о сладком винном вкусе, об аромате весенних полевых цветов. Искушение — вот как называлось то, что испытывал Хантер, а искушение должно быть безжалостно подавлено. Так нашептывала совесть, но тоска по настоящей близости, накопившаяся за годы намеренного одиночества, подталкивала к безрассудным поступкам. В глубине лавандовых глаз тлела искорка, которая — он знал — умела разгораться в пламя цвета темного индиго. Однажды увидев это, он мог желать лишь одного — чтобы все повторилось.

Кто знает, думал Хантер, не откроет ли он, держа эту женщину в объятиях, что еще способен любить, любить в полном и высшем смысле этого слова.

Что тогда будет с ним?

Какая разница?

— Знаешь, — начал он, стараясь повернуть мысли в более безопасное и более обыденное русло, — я подумал: мы ведь еще не скоро доберемся до цели, так, может, разумнее будет перестать ссориться? Может статься, от взаимного доверия будут зависеть наши жизни, — И он добавил, мучительно преодолевая непривычку признавать свою не правоту:

— Мне очень жаль, что я наговорил всякого…

— Полагаю, я предстану не в лучшем свете, если в ответ тоже не расшаркаюсь, — заметила Сэйбл довольно скептически.

— Если не считаешь нужным, можешь не утруждаться.

— Я заметила, что вам нелегко далось извинение за свое невозможное поведение.

— Нелегко, — признал Мак-Кракен, обретая свой обычный насмешливый тон, — но не настолько нелегко, как тебе дается говорить правду.

— Так вы хотите заключить мирный договор? — поспешно спросила Сэйбл, меняя тему.

— Можешь называть это так.

— В таком случае обговорим условия.

На это стоило бы ответить резкой отповедью, но у Хантера не повернулся язык: она выглядела такой уморительно рассудительной!

— Неужели тебе было так трудно, а, Фиалковые Глаза?

Он вложил в имя, придуманное на индейский манер, всю нежность, которую испытывал, произнося его мысленно. Глаза ее широко раскрылись, взгляд затуманился, губы затрепетали. Вся его кровь отхлынула в низ живота, оставив в голове звенящую пустоту: он словно оказался в непосредственной близости от пламени, источающего невыносимый жар.

— По правде сказать, я и представить не могла ничего подобного, — услышал он бархатный, пришептывающий голос.

Странное дело, любопытство пробилось даже сквозь желание, разрушая чары. Вопрос вырвался едва ли не раньше, чем Хантер осмыслил его:

— Значит ли это, что раньше ты никогда не бывала на индейской территории?

Сэйбл опомнилась. Глаза Мак-Кракена смотрели по-прежнему ласково, но в их серебряной глубине таилось нетерпение — нетерпение знать, — которое заставило ее закрыться, как раковину. Кроме того, ей очень не нравилось, что в опасной близости от этого человека воля ее начинала стремительно слабеть.

— Когда я сочту нужным, мистер Мак-Кракен, я немедленно сообщу вам все подробности своего прошлого, — сухо ответила она и скрылась за развешанным одеялом.

Перед Хантером не осталось ничего интереснее вышитого на одеяле узора, и он вынужден был вернуться к костру. Подумать только, всего минуту назад между ними царили мир и взаимопонимание! Пусть ненадолго, но Фиалковые Глаза опустила щит, за которым скрывалась от него днем и ночью. Но что заставляло ее скрываться за щитом? Что такого было в ее жизни, во что нельзя было посвящать никого?

— Итак, ты предложил мир, но его не приняли, — сказал Быстрая Стрела с усмешкой.

— Перестань ко мне цепляться! — прошипел Хантер, достал жестяные тарелки и, наполнив их из котелка, протянул одну индейцу.

— Я только хочу спросить: что, с самого первого дня все так и идет?

— Как это — «так»? У нас все в лучшем виде.

— Ну конечно! — Быстрая Стрела подцепил ложкой кусочек моркови и изящно положил в рот. — Вы ведете себя так, словно каждого из вас что-то мучает. Находиться в вашем обществе — все равно что в открытом поле во время грозы.

— Я могу тебе объяснить, что мучает меня. Эта особа вытащила меня сюда путем обмана, и я имею право злиться.

— Ты хочешь сказать, она воспользовалась тем, что ты был пьян и не мог мыслить здраво?

Хантер пропустил шпильку мимо ушей. Он ел так, что за ушами трещало. Быстрая Стрела откинулся на седло, деликатно жуя и глядя на приятеля с улыбкой, полной благодушной насмешки. Когда ложка Хантера застучала по дну тарелки, тот заметил взгляд индейца и нахмурился.

— Я что, не ответил? Ну да, она так и сделала.

— Занятно, что это хрупкое, воздушное создание сумело справиться с медведем вроде тебя.

— Ты не все знаешь, друг. — Хантер покачал головой и улыбнулся, вспоминая. — Порой она сгибает меня в бараний рог, и я только что не пресмыкаюсь в пыли.

— Тебе известно, что она белая? — не удержался Быстрая Стрела.

— А ты как думаешь? Я хоть и недоумок, но не полный дурак.

— Ага. Теперь мне становится понятнее, почему ты так бесишься по поводу и без повода. Хочется одержать верх, не так ли, друг мой, Бегущий Кугуар? — Взгляд индейца недвусмысленно говорил о том, с каким удовольствием он доводит свои мысли до сведения Хантера. — Но пока ты добился лишь того, что с тобой обращаются так, как ты этого заслуживаешь.