Виктория Холт - Рожденная для славы Страница 42

И вот все переменилось. Мэри вышла замуж, она любит своего супруга, и если появится наследник, на моих надеждах можно поставить крест.

Я все еще считалась пленницей. Доказать мою виновность так и не удалось, иначе я сложила бы голову на плахе, как моя мать, как Катарина Ховард, как несчастная Джейн Грей.

Однажды поддавшись безотчетному порыву, я, преисполненная решимости защищаться всеми доступными средствами, нацарапала бриллиантовым перстнем на оконной раме:

Рожденная для славыПодозреваема во многом,Живу, невинна перед Богом.Елизавета, пленница.

Во время Рождественских празднеств меня вызвали ко двору. Моему волнению не было предела. Возможно, сестра, купающаяся в лучах счастья, — говорили, что королева беременна, — более не считает меня опасной. Я не сомневалась, что ее супруг — человек умный и очень скоро понял, как малопопулярен он в Англии. Уж не пожелал ли Филипп снискать расположение народа, вызволив принцессу-пленницу из заточения? Одним словом, причин могло быть множество. Так или иначе, меня известили, что я должна прибыть в Хэмптон-корт. Когда томишься в неволе, любое разнообразие, даже чреватое новой опасностью, бесконечно радует.

Я готовилась к отъезду с волнением и нетерпением. Сопровождал меня сэр Генри. На ночь мы остановились в Рикоте, где я возобновила приятное знакомство с лордом Уильямсом. Он вновь принимал меня по-королевски, и мне показалось, что месяцы заточения — не более чем дурной сон.

Еще через два дня мы прибыли в Хэмптон, и при мне по-прежнему неотлучно находилась стража, это наводило на мысль, что положение мое остается прежним.

Через час после того, как я обосновалась в отведенных мне покоях, меня вызвали на заседание Государственного Совета, где председательствовал Гардинер. Прежде чем государственные мужи успели обратиться ко мне, я воскликнула, что очень рада их видеть и искренне надеюсь, что они убедят короля и королеву вернуть мне свободу.

— Я советую вам признаться в ваших прегрешениях и воззвать к милосердию ее величества, — сурово сказал Гардинер.

— Я не совершала преступлений против ее величества, — парировала я, — ни в мыслях, ни в словах, ни в деяниях. Чем признаваться в несуществующих грехах, лучше уж до конца своих дней просидеть в темнице.

— Ваша дерзость удручает королеву! — воскликнул Гардинер. — Из ваших слов следует, что ее величество обошлась с вами несправедливо. Если хотите вновь обрести свободу, покайтесь.

— Лучше навсегда остаться в тюрьме! — выкрикнула я. — Я не откажусь ни от единого своего слова. А что до вас, то пусть Господь простит вам все зло, которое вы мне причинили.

Я не видела смысла в том, чтобы пытаться смягчить этого человека. Что бы я ни говорила, он все равно останется моим врагом. Я для него не живое существо, а препятствие на пути честолюбивых замыслов.

Члены Совета удалились. Очевидно, я повела себя неожиданно. Неужто они думали, что я, вынеся столько невзгод, соглашусь очернить себя ради каких-то мелких поблажек? Нет, я вела большую игру, и если ставкой в ней будет моя жизнь, лучше лишиться головы, чем согласиться на позорную капитуляцию.

Примерно с неделю никто меня не трогал. Я ломала себе голову, пытаясь понять, зачем меня перевезли из Вудстока в Хэмптон-корт.

В конце концов мне сообщили, что королева желает видеть свою сестру.

Я отправилась на аудиенцию с внутренним трепетом. Приблизившись к Мэри, опустилась на колени, а она протянула мне руку для поцелуя. Испытующе поглядев мне в глаза, королева произнесла:

— Я слышала, что вы не желаете признаваться.

— Ваше величество, трудно признаваться в преступлениях, которые не совершал.

— Вы клянетесь, что говорите правду?

— Клянусь.

— Молю Господа, чтобы так оно и было.

— Если удастся доказать мою вину, я безропотно приму любое наказание, которому подвергнет меня ваше величество, — твердо сказала я.

— Вы намекаете на то, что с вами несправедливо обошлись?

— Подобных слов в присутствии вашего величества я произнести не могу.

— Еще бы, ведь тем самым вы упрекнете меня в несправедливости. Итак, со мной на эту тему вы беседовать не желаете, но с другими, несомненно, своей обидой делитесь.

— Ваше величество, я никому не говорила, что вы поступили со мной несправедливо, — холодно ответила я. — На мне лежит груз вашей немилости, но я еще раз клянусь: я всегда была верной и законопослушной подданной.

Королева сурово посмотрела на меня и прошептала:

— Все ведает один Господь.

Мне показалось, что Мэри склонна мне верить. Должно быть, она тяжело переживала наш разрыв. Я же всегда жалела сестру, чувствуя, как отчаянно ей не хватает любви. За всю жизнь никто не любил ее, кроме матери. Однако мать Мэри все время подвергалась унижениям, оскорблениям, закончила свои дни в тюрьме. Стоит ли удивляться, что Мэри так жаждала любви? Мне говорили, что она буквально молится на своего мужа. А теперь, Боже милостивый, вынашивает его ребенка…

Мэри велела мне сесть подле нее, и я немного воспряла духом, ибо это свидетельствовало о дружеском расположении. В то же время я отлично понимала, что наедине со мной Мэри может быть мила и ласкова, но затем, наслушавшись Гардинера и Рено, опять проникнется подозрительностью.

Я обратила внимание на грузность ее фигуры. Неужели плод созревает так быстро?

Пока мы разговаривали, я вдруг заметила, что портьера, которой был завешен вход в соседнюю комнату, слегка колышется. Похоже, кто-то подглядывал и подслушивал за нами. Я решила, что должна с особой осторожностью подбирать каждое слово.

Наша беседа становилась все более сердечной, но я время от времени поглядывала на зловещую портьеру. Ее край чуть отогнулся, и я, не веря собственным глазам, заметила краешек черного бархатного камзола. Филипп! С другой стороны, кто еще мог скрываться в личных покоях королевы? Сам Филипп Испанский подглядывал за сестрой своей жены!

Меня по-прежнему бдительно охраняли, но я уже участвовала во всех балах, а на пирах сидела на положенном мне почетном месте. Меня представили Филиппу, и он держался со мной весьма учтиво. Муж Мэри и в самом деле был далеко не красавец. Ресницы у него были такие же белесые, как у меня, но жиденькие и короткие. Несмотря на молодость, волосы Филиппа начинали редеть, а кожа имела нездоровый землистый оттенок, однако высокий лоб и острый, внимательный взгляд свидетельствовали, что этот человек отличается незаурядным умом. Невыигрышная внешность более чем компенсировалась величественной осанкой и изысканными манерами.