Волчья мельница - Мари-Бернадетт Дюпюи Страница 42

— Бедная моя Марианна!

Возле каменной осыпи он остановился. Тень от высокой скалы, возвышавшейся прямо перед ним, была такой густой — ничего не рассмотреть. И все же Базиль различил «занавесь» из плюща и черный силуэт самшитового куста, чей особенный, свежий аромат так гармонировал с этим «каменным царством». За самшитом скрывался вход в Пещеру фей.

«На месте этого парня я бы держал ухо востро! — подумал Базиль. — Наверняка он слышал, как я подошел. А может, и видел! Не хватало, чтобы он сбежал у меня из-под носа!»

Стараясь производить поменьше шума, Базиль стал взбираться по склону.

— Жан! Не бойся, я — друг Клер! — произнес он вполголоса.

Наконец он оказался на крошечной террасе, прямо перед кустом. Ни звука, ни один листок не шевельнется… Над шляпой незваного гостя порхнула летучая мышь.

— Жан! Я пришел позвать тебя к себе! Жандармы у меня уже были и больше не придут. Ты там? Я — на твоей стороне, парень! Не бойся!

Базиль сокрушенно покачал головой. Наверное, Жан Дюмон уже далеко…

«Раз уж я тут, — сказал он себе, — надо убедиться, что мальчишка точно сбежал».

Он зажег фонарь, раздвинул ветки самшита и вошел. И тут же наткнулся на лежащего на земле Жана.

— Проклятье! — выругался Базиль.

Ответом ему стал стон. Юный беглец почувствовал его присутствие и попытался подняться, но снова упал.

— Что с тобой случилось? — спросил Базиль. — Ты голоден? Я — друг, и бояться меня нечего. Я желаю тебе только добра!

Бывший школьный учитель опустился на колени. В желтом свете фонаря ему показалось, что у парня сильная испарина и затуманенный взгляд. Он быстро его осмотрел и обнаружил багровую рану на левом запястье, всю в запекшейся крови.

— Я сомлел, мсье!

— Раскурочил себе руку! Хотел избавиться от татуировки? Там цифры?

Жан перекатился на бок. Если б только хватило сил убежать! Этот странный тип слишком много знает!

— Проваливайте! — пробормотал он. — Мне никто не нужен! Не было татуировки, я ножом порезался. Что в этом такого?

Базиль в ответ только рассмеялся.

— И Клер тебе не нужна? Если бы она принесла тебе вина или свежего хлеба, ты бы не отправил ее ко всем чертям, как меня! Сядь-ка, и станет легче. Как говорил мой дед, лежа мы подставляем горло смерти… Я — Базиль, и это в моем доме ты устроил форменный бардак.

— Школьный учитель? — удивился Жан.

— Он самый! Идти сам сможешь? Поживешь у меня, Дюмон, пока полиция про тебя забудет. Ну, и пока отрастут волосы.

Юный беглец нашел в себе силы привстать. И уставился на Базиля своими синими глазищами:

— Почему вы мне помогаете?

— В память об одном человеке и ради Клер! Мне не нравится, что она бегает по полям ночью. Как бы чего не случилось… Ну что, поверишь мне или останешься гнить в своей пещере?

Жан поднялся на ноги. Он дрожал от лихорадочного волнения и жажды.

— Сейчас дам тебе попить, — сказал Базиль. — Это пойдет на пользу.

Из внутреннего кармана он достал металлическую фляжку.

— Сливовая водка! Крепкая! Хорошо бы сразу обработать ею рану. Чтобы не загноилась.

И он указал на сочащийся кровью порез. Жан отодвинулся.

— Не сейчас. Боли я не боюсь, но не хватало опять сомлеть, как девчонка!

Парень схватил фляжку, сделал большой глоток. Водка оказалась крепкой, и он закашлялся, сплюнул. Базиль смолчал. Чтобы расположить к себе Жана, он старался говорить в том же тоне и такими же простыми словами. Часто это наилучший способ установить доверительные отношения.

— А теперь идем! Дорогу ты знаешь, — с улыбкой сказал он.

* * *

Клер встала рано, стараясь не разбудить кузину. Умылась, хорошенько расчесала волосы щеткой. Этьенетта уже перемывала посуду на улице, под окном кухни. Грязная вода оставляла темные пятна на ее обнаженных руках.

— Хочешь чашку кофе из цикория? — спросила Клер у юной служанки.

— Спасибо, мамзель, не надо. Я уже перекусила.

У Клер была масса дел, с которыми нужно управиться перед поездкой, — если, конечно, отец вообще позволит ей отлучиться. Перебирая их в уме, она присела на табурет у кухонной печи. Когда Колен Руа вошел в кухню, она сидела на том же месте, задумчивая, отрешенная.

— Доброе утро, моя девочка! Встаешь все раньше и раньше! Солнце недавно взошло, но мы уже закончили с проклейкой!

Бумажных дел мастер старался держаться молодцом и говорить уверенно и весело.

— Папа, не надо этой комедии! Я прекрасно знаю, что ты расстроен. Налей себе горячего кофе, он стоит на печи. И после обеда тебе хорошо бы отдохнуть!

Колен нахмурился, обескураженный тем, как легко дочка его раскусила.

— Я не собираюсь вешаться, Клеретт! Да, корабль тонет, но я по-прежнему капитан! И буду сражаться до конца, чтобы спасти своих людей.

Он нервно улыбнулся, погладил ее по щеке.

— Так пишут в книжках, которые ты очень любишь? Да, моя девочка, я тоже иногда читаю. По воскресеньям, после обеда, часок-другой приятно посидеть с книгой.

Судьбе было угодно, чтобы этими словами бумажных дел мастер уязвил Клер в самое сердце. Она вспомнила, как при малейшей оказии он дарил ей книги в твердом переплете, купленные в Ангулеме. С годами этажерка, которую смастерил рабочий с мельницы, заполнилась романами с золотым обрезом. А еще — как хорошо они с отцом понимали друг друга, объединенные общей любовью к прекрасному.

— Папочка, — прошептала она, — что с нами случилось? Раньше мы жили так счастливо!

И на первое причастие ты сделал мне прекрасный подарок — поэтический цикл «Легенда веков» Виктора Гюго. Помнишь, как мама была недовольна? Она ведь не знала, что книги отпечатаны на нашей бумаге! А ты был так горд, так радовался!

Клер умолкла, глотая слезы. В этот момент Ортанс стукнула в пол тростью, с которой теперь не расставалась. Со второго этажа послышалось ее ворчание:

— Принеси мне цикория, Клер! Пить хочется!

— Папа! Почему мама хоть изредка не встает? — с упреком спросила девушка. — При том, что раньше мы с Этьенеттой без ее одобрения шагу не могли ступить!

Колен наклонился и поцеловал дочку в лоб.

— Не сердись на нее, Клеретт! Ей так хочется подарить мне сына! Будь умницей, моя хорошая.

Во двор въехала повозка, запряженная длинноухим рыжим мулом. Она принадлежала матери Этьенетты — местной молочнице, крепкой сорокалетней женщине. На повозке, постукивая друг о друга, ехали три металлических бидона.

— Молоко! — воскликнула Клер. — Уже бегу!

И она выскочила во двор. Проводив ее взглядом, Колен пошел к мельнице. Про себя он твердил, что жизнь продолжается, несмотря ни на что.

К