Ширин Мелек - Кёсем-султан. Дорога к власти Страница 43

Оба, да…

Однако Мехмед не наследник, это всем известно, хоть он и родной сын Кёсем, но наследником назначен Осман, а у перчатки богини не может быть собственных желаний и предпочтений. Вряд ли богине понравилось бы, если бы ее перчатка оказалась избранницей недостойного, правда? А раз Мустафа не назвал своим наследником Мехмеда, значит, счел его недостойным. Значит, на Мехмеда не стоит рассчитывать. Как бы ни был он симпатичен и как бы ни обжигали Хадидже его взгляды.

К тому же Осман проявил себя как настоящий будущий султан, хотя и подошел знакомиться последним, но далее медлить не стал. И, надо сказать, Хадидже по достоинству оценила его напор и стремительность.

Радостную весть о том, что Хадидже (именно та, которая ранее звалась Кюджюкбиркус, наша птичка, не какая-то там чужачка!) нынешней ночью приглашена на ложе наследника, на женскую половину дворца принес Гиацинт и при этом выглядел таким гордым и самодовольным, словно подобное приглашение было целиком его заслугой. Впрочем, чего еще ждать от евнуха? Все они таковы, вечно стремятся присвоить себе чужое, своего не имея.

После такого известия спокойной в гареме осталась, пожалуй, только сама Хадидже, вокруг же началась настоящая суета – до вечера так мало времени, а столько всего надо успеть! Баня, одежда, прическа, украшения, краска для лица, ароматические притирания… Сначала, конечно же, баня, причем по полному кругу, а это надолго. Ведь нужно счистить не только грязь (которой, положим, нет вовсе), но и удалить все лишние волосы, а также старую загрубевшую кожу, а с этим спешить ни в коем случае нельзя! Чуть поторопишься – и останутся безобразные красные пятна или уродливые прыщики, а кожа хорошей наложницы должна быть гладкой как шелк, это все знают. К тому же – мыло… Сегодня нельзя было схватить первый попавшийся под руку кувшинчик, надо было сперва доподлинно узнать, какие ароматы предпочитает Осман. Чтобы не испортить все впечатление в первый же миг.

Тут опять помог Гиацинт – подсказал ни в коем случае не использовать то, что содержит тимьян. Поскольку собственными ушами однажды слышал, как шахзаде сказал, поморщившись, что тимьян воняет тухлой рыбой. И эта подсказка была как нельзя более кстати, ибо тимьян, наряду с пачули и вытяжкой из цветов иланг-иланга, как раз таки и входил в большинство особых мыл и масел, предназначенных для омовений. Сами гедиклис их туда усиленно и втирали, потому что все калфа в один голос утверждали – нет более верных средств для привлечения и удержания на должной высоте и крепости мужского желания.

Пришлось отбросить большую часть уже выбранных мыл и притираний и ограничиться самым простым, с лепестками бхьянти – их аромат не вызывал у Османа неприятных чувств, тому же Гиацинту довелось услышать, что букеты именно из этих цветов ежедневно меняют в покоях Османа, и он ни разу не высказал неудовольствия и не предложил заменить простоватые цветочки чем-либо более изысканным.

Впрочем, насчет полного спокойствия Хадидже, конечно же, лукавила, причем лукавила скорее сама перед собой. Как бы ни была она уверена в собственной неотразимости и умениях, как бы ни надеялась на поддержку богини и предопределение Аллаха, но сердце стучало в груди пойманной птичкой. Сегодня самая важная ночь в ее жизни – и надо быть самой красивой, самой умелой, самой невинной…

Хадидже давно догадалась, почему папа-Рит не позволил ей пройти ритуальную дефлорацию, которую проходили все уличные танцовщицы, да и многие простые женщины Калькутты, чтобы не раздражать своих мужей в первую брачную ночь слезами и криками боли. Но маленькой Шветстри не разрешили сесть на вытянутую голову каменной храмовой статуэтки, чей головной убор подозрительно напоминал вздыбленный мужской жезл. В Дар-ас-Саадет свои правила и свои ритуалы, и наложница будет считаться навек опозоренной, если во время первого призыва на ложе ритуальный белый коврик не будет запачкан ее кровью. И можно сколько угодно удивляться тому, что кровь, та самая кровь, которую так сложно отстирать от ткани, особенно белой, является символом чистоты. Но в чужой храм не ходят со своими танцами, и папа-Рит это знал ничуть не хуже Шветстри. Хитрый папа-Рит уже тогда думал продать ее подороже и берег. Как умел.

Конечно же, она волновалась. И еще как!

Однако первая ночь с Османом оказалась вовсе не такой страшной, как Хадидже опасалась. Боли она почти не заметила – настолько боялась сказать или сделать что-нибудь неправильно, оскорбить взор или слух шахзаде, оттолкнуть собственное счастье. Возможно, именно это ей и помогло. Переживая весь день, к вечеру Хадидже впала в состояние, близкое к танцевальному трансу, когда душа воспаряет над телом и со стороны наблюдает, а тело действует словно бы само по себе. Тетя Джаннат говорила, что ритуальный транс перчатки выглядит точно так же – тело действует словно бы само по себе, ведо́мое только лишь волей богини.

Вот и сейчас получилось так, что Хадидже зря боялась, – тело само отлично знало, что делать, быстро вошло в привычный, почти танцевальный ритм. А потом все накрыло волной жгучего наслаждения, и Хадидже впервые в жизни поняла, какое же это счастье – быть не просто перчаткой, а перчаткой надетой. Натянутой на чужую волю. Наполненной биением чужой жизни, чужим желанием и наслаждением. До краев. До самых-самых потаенных глубин. До невозможности удержать рвущиеся из горла хриплые крики восторга. До полного растворения в том, что тебя наполняет…

Так что да, Хадидже было о чем думать и на что обращать внимание, кроме услужливого Гиацинта. Тем более что Осману она, пожалуй, понравилась даже слишком сильно и ей пришлось приложить немалые усилия, чтобы перенаправить хотя бы малую толику его внимания на Мейлишах и Ясемин. А ввести и их тоже в его гарем было необходимо, это Хадидже понимала и без подсказок богини. Не каждой Хадидже достается в мужья пророк Мухаммад, мир ему, лучший из людей, верный своей единственной жене до самой ее смерти. А верные соратницы нужны каждой. И лучше, если выбранные твоим мужем (ну ладно, повелителем) жены будут как раз из таких верных соратниц, а не глупых тварей вроде Фатимы, готовых нагадить тебе даже не ради собственной выгоды, а просто по внутренней подлости мелкой душонки.

Может быть, все-таки стоит ввести в число подруг и соратниц ту, которую Кёсем назвала тем же именем и в тот же день, что и тебя? А еще высказала пожелание, чтобы вы были как сестры…

Странная мысль.

Ясемин, правда, не удалось подняться выше икбал, ее робость и слезливость пришлись Осману не по душе, а вот Мейлишах справилась отлично, и теперь Осман посылал за нею чуть ли не чаще, чем за Хадидже.