Роберта Джеллис - Дракон и роза Страница 43

Многие лидеры партии Ричарда были убиты в сражении, а не казнены, как Тьюксбери. Остальные же, исключая двоих, оказались в плену. Что бы там ни думали простые люди, но сейчас не было никого, кто мог бы возглавить восстание. И оказалось, что население по мере того, как они продвигались к югу от Лестера, было очень довольно переменами. Люди стояли вдоль дорог, собирались толпами в городах, чтобы поприветствовать короля Генриха, и Тюдор улыбался, говорил с ними, неизменно подчеркивая необходимость мира и единства и обещая прощение всем, кто принял присягу верности ему.

Генрих был во всем своем великолепии, сверкая драгоценностями и вышитой золотом одеждой, которую без стыда позаимствовал из сундуков Глостера.

Одежда не так уж плохо сидела на нем. Оба они были худощавые, но правый рукав пришлось переделать, чтобы он соответствовал левому рукаву Генриха. Пембруку не нравился этот позаимствованный наряд, и он вздрагивал при мысли, что на нем могла быть одежда врага. Он даже заговорил об этом в их последний вечер в Лестере, но Генрих весело рассмеялся и сказал, что люди не примут нищенски одетого короля, который мог бы их ограбить. Это дало возможность Джасперу задать еще более важный вопрос.

– А что ты собираешься делать, Генрих? – спросил он. – Ты отказался казнить своих врагов и решительно выступаешь против конфискации собственности йоркширцев. Как же ты обеспечишь средства к существованию королевства?

Эджкомб и Гилдфорд, которые уже знали, что они будут королевскими казначеями, выглядели обеспокоенными, но говорить не решались.

– Грабить бедных – это преступление, – пробормотал Генрих, пристально рассматривая свои пальцы. – С другой стороны, уменьшение веса кошельков богатых увеличивает возможность установления мира в нации и стабильности трона. Может случиться так, что именно благоразумная обработка фаворитов Глостера, если даже мы никого не оставим без средств к существованию, не приведет корону к разорению. Не забывайте, что Глостер присвоил себе собственность, находившуюся в руках фаворитов Эдварда. Из-за Глостера большинство сторонников Эдварда погибло. Корона, я думаю, должна получить обратно земли, принадлежавшие ей во времена Генриха VI с надлежащими исключениями.

В комнате раздался возглас облегчения. У Генриха была мания к проявлению законности, и совет опасался, что он заставит парламент, который он намеревался созвать, проголосовать за выделение ему больших субсидий.

– Более того, – добавил король с ангельской улыбкой на устах, глаза его при этом сияли от удовольствия, – конфискация имущества без надежды на возмещение убытков приводит к сильной ненависти и вражде. Разве не лучше вверить нашему попечению управление имуществом, которое может быть восстановлено как награда за верную службу в будущем?

– Сможешь ли ты, Гарри, таким образом перетянуть на свою сторону йоркширцев? – не сдавался Джаспер. Он был воспитан в традиции, предписывающей уничтожать врагов, топя их в собственной крови.

– Некоторых смогу. А как бы ты поступил, дядя? Могу ли я умертвить весь клан Перси, включая женщин и детей? Что хорошего выйдет из того, что я убью Нортумберленда, а их всех оставлю в живых? И к каким методам ты бы прибег, чтобы сделать Нортумберленда лояльным короне? У других будут иные основания стать лояльными, но если я буду сохранять кошельки, не срезая их с ремней, то они дважды подумают, прежде чем оскорбить меня. Чени, приведите сюда графа Суррей.

Норфолк умер за Глостера, но его наследник Томас Говард, граф Суррей, был взят в плен. На голову выше Генриха, смуглый, с лицом, похожим на маску, он стоял теперь перед победителем. Он не преклонял колено перед новым королем, да Генрих и не требовал этого от него, хотя Нортумберленду заранее было велено это сделать.

– Лорд-граф, – мягко сказал Генрих, – ваш отец, как я слышал, был человеком чести, и я полагаю, что и вы такой же. Вы знаете, что ваша жизнь в безопасности, и в присутствии свидетелей я заявляю, что ваша жена и мать не будут оставлены без средств к существованию. Я слишком хорошо это знаю по собственному опыту. Поэтому скажите мне без страха, как вы могли служить в армии такого убийцы-тирана, как Ричард Глостер?

– Он был для меня коронованным королем, – ответил Суррей. – Если парламент Англии наденет корону на чурбан, я буду сражаться за него. – Он смело посмотрел Генриху в глаза. – Как я сражался за него, так я буду сражаться за вас, если та же власть утвердит вас.

Генрих кивнул в знак того, что ответ принят и жестом приказал Чени увести Суррея.

– Это хороший человек, сир, – сказал Пойнингс.

– О да, конечно, Нед. Он недолго будет гнить в Тауэре. Однако он должен быть там, – мягко рассмеялся Генрих – пока упомянутые власти не утвердят меня и пока к нему не вернется частица доверия в результате моего мягкого обхождения с теми, кого он любит. Ну, что еще осталось рассмотреть, прежде чем мы покинем Лестер?

– Тело Глостера, – сказал Пойнингс, взглянув на записи. – Оно все еще выставлено напоказ.

– Бросьте его в навоз… Нет. Пусть его прилично и тихо похоронят серые монахи. Могилу следует пометить так, чтобы не было сомнения в том, кто здесь лежит. И если Ричард нам потребуется, чтобы засвидетельствовать свою собственную смерть, он должен быть готов к этому.

Джаспер посмотрел по сторонам, и нежность к Генриху смягчала жесткую улыбку, скривившую губы. Он должен помнить, подумал Джаспер, о том, что ему не следует расстраивать своего дядю такими шутками. В какое-то мгновение Генрих затосковал по Фоксу, за которым послали и который, несомненно, скоро будет спешить в Лондон из Франции. Фокс посмеялся бы над этой шуткой и уловил бы юмор в размахивании землями и титулами перед носом людей, подобно морковке, укрепленной на палке перед ослом.

Он оглядел комнату, чувствуя смертельную усталость, но зная, что многое еще предстоит сделать.

– Что вы будете делать с французами9 – спросил Гилдфорд, сдерживая зевоту, как будто мысли Генриха передались ему.

– Отошлю их обратно регенту Анны и Орлеана, – сказал Генрих, снова рассмеявшись. – Эта чума принадлежит их стране.

– А Шонде? – захотел узнать Джаспер.

– Его оставлю, если смогу. Он хорошо послужил мне, и он прекрасный солдат. Дядя, не мог бы ты задать этот вопрос Оксфорду? Нед, вы киваете в знак согласия или…

– Я киваю, сир, потому что засыпаю. Прошу прощения, – ответил Пойнингс, резко выпрямляясь.

– Не нужно извиняться. Мы все в одинаковом положении. Если здесь больше нечего делать, давайте воспользуемся возможностью отдохнуть.

Когда все ушли, Генрих взял Джаспера за руку.