Древний Рим. Имена удовольствий - Регина Грез Страница 43

солдат! Что только пришлось пережить этой белокожей красавице, известно лишь богам, хотя Гай Марий и сам не раз бывал свидетелем разгула победителей, особенно в самом начале карьеры, когда находился в гуще пьяных от крови молодцев. Что ж, значит, голубоглазая германка уже знала мужчин, и ему придется идти вслед за своими легионерами проторенной тропой, как подобает хорошему военачальнику.

– Подойди ближе. Сними одежду.

У светловолосой задрожали губы, она метнула на консула озлобленный взгляд, но принялась стаскивать через голову потрепанную серую тунику. А потом стояла перед ним, прикрывшись руками и опустив голову. Как может вызвать страсть такое жалкое, трясущееся от страха существо? Разве только звериную похоть, но Гай Марий по натуре не был зверем. И Наталия, конечно, в такой момент сама бы подошла к нему, сама уронила его на ложе и запрыгнула сверху.

Наталия первой повела бы войска на штурм и легко овладела всеми его бастионами. Ей бы он сдался без боя, но пусть это она так думает. Когда она окажется в его руках, Гай Марий уже не отпустит, запрет в своей спальне и поставит у порога Кромиха или кого пострашнее, чтобы девчонке не пришло в голову расспрашивать раба о прошлом и делать глупые записи.

Воистину нет ничего опаснее умных женщин, которые любят писать и читать. Они невероятно строптивы и пытаются управлять мужчинами. Неужели Наталия из таких?

Пусть так, пусть… Он сумеет найти на нее управу, он ее подчинит, заставит почувствовать себя маленькой и слабой в кольце его жарких объятий. Он сделает ей ребенка, как ей того хотелось и возможно… возможно даже позволит продолжать писать свои тексты.

Если это всего лишь ее безобидный каприз, если она будет послушна во всем остальном, почему бы не порадовать свою женщину. Свою… Выходит, Наталию нужно сделать своей! И он не потерпит с ней рядом никаких бывших гладиаторов.

– Ну, чего застыла? Пошла вон! Я тебя не хочу – убирайся! – крикнул он светлокосой рабыне.

Она выбежала из комнаты, прижимая к груди подобранную с пола одежду, а Гай Марий вслед за ней покинул прохладный кубикулюм и вышел на широкий двор усадьбы. Приближался вечер, солнце медленно опускалось к верхушкам старых олив на соседнем участке.

Морщась от боли, консул осторожно разминал раненое плечо, решив возобновить прерванные упражнения с мечом. Верный Кромих уже находился в боевой стойке, с тревогой оглядывая едва зажившую длинную царапину на руке господина. Но едва они приступили к тренировочному поединку, как за стеной раздалось громкое женское пение.

Консул с раздражением воткнул меч в землю возле фонтана и прислушался. О продолжении занятий не могло быть и речи. Песня смолкла, но ей на смену тут же пришла другая:

– Не хочу быть сильной,

Я – женщина, ты – Бог,

Но быть красивой -

Мой королевский долг.

Так он и знал – Наталия была царицей у неведомого северного народа. Отсюда благородные манеры и нежная белая кожа. А также мягкие руки, не знавшие тяжелого труда, и маленькие ступни ног, которые не привыкли к долгой ходьбе с тяжелой ношей.

Возможно, на ее родине произошла война или мятеж, отчего красавица была вынуждена скрываться в пределах Римской империи. Как же Гай сразу не догадался!

Наталия здесь одна и ей грозит множество опасностей, а жалкий поэтишка не сможет ее защитить. Только он – Гай Марий Каррон даст северной королеве все, что она заслуживает: заботу, уважение, а также любовь и нерастраченную мужскую нежность, которая давно переполняет сердце солдата.

Звонкий голос за оградой манил, волновал кровь:

— … А ты холодный, как истукан,

Слова – кубики льда.

Не хочу быть сильной…

«Но для кого она сейчас поет? Если рядом с ней сейчас наглый фракиец, я задушу его голыми руками!»

Несколько мгновений Гай Марий разглядывал серую стену, отделявшую его от женщины, ставшей вдруг невероятно притягательной и желанной. Получится ли удачно взобраться на нее… то есть, на стену, конечно же – для начала.

А потом он почувствовал, что Кромих задел его плечо. Чернокожий раб скалился во весь широкий рот и, подмигивал, мотая бритой головой куда-то в сторону:

– Господин… часть стены обрушена в дальнем углу, идем, я покажу тебе. Ты проберешься незаметно, схватишь ее и унесешь сюда. Я тебе помогу, отвлеку на себя других мужчин. Ты разрешишь мне кого-нибудь покалечить сегодня?

Консул улыбнулся и ответил одобрительным хлопком по гладкой спине.

– Веди скорее!

Кромих давно жил в Риме и однажды был тяжело ранен во время гладиаторских состязаний, когда ему пришлось противостоять сразу трем бородатым бойцам и одной пантере, которую едва удерживали на цепях двое надсмотрщиков.

Гай Марий в то время еще был трибуном, но уже сидел рядом с Публием Котта, распорядителем тогдашних празднеств. Гай был впечатлен невероятным мужеством, с которым умирающий гигант из Нубии сражался против превосходящих его численностью соперников.

– Прикажи остановить травлю. Я заберу этого человека себе.

Игры удались на славу, Публий был в хорошем настроении, народ превозносил его до небес за недавний триумф и нынешнюю щедрость. Окровавленного Кромиха в тот же вечер доставили в казармы, где его осмотрел лекарь. Через две недели у Каррона появился преданный телохранитель, готовый без раздумий отдать жизнь за хозяина, спасшего ему жизнь одной короткой просьбой.

* * *

Консул без помех оказался на стороне соседа и осторожно раздвинул заросли плюща, чтобы пробраться через заслон можжевельника к тому месту, откуда доносился голос Наталии. А та беззаботно продолжала петь, меняя интонации и мотивы:

– Ледяной горою айсберг из тумана вырастает,

И несет его теченье по бескрайним по морям…

– Без меня тебе, любимый мой, земля мала – как остров,

Без меня тебе, любимый мой, лететь с одним крылом… ла-ла… ла-ла…

Наталия качалась в веревочном гамаке, бесстыже задрав кверху обнаженные ноги и свесив голову так, что распущенные волосы почти касались земли. Она смеялась и стонала, раскинув руки в стороны, бормотала всякие странные слова, а потом хныкала, словно обиженный ребенок.

Жгучее желание владеть этой женщиной обожгло Гая, словно прикосновение раскаленного меча, когда во время одного из походов ему пришлось прижигать рваную рану близ паха.

«Никому не уступлю! Наталия будет моей, но как же при этом не уронить свою гордость и не оказаться осмеянным, ведь я избегал присутствия женщин в доме, открыто говорил,