Рене Бернард - Экстаз в изумрудах Страница 44

Отступление уже не было выходом. Она сожгла за собой мосты, во всяком случае, большинство из них. Ей недоставало храбрости рассказать тете правду, и она не была уверена, хватит ли ей сил поплатиться за это своими единственными оставшимися в живых родственниками.

«Я назвала его лжецом, а сама еженедельно шлю домой нелепые письма, притворяясь, что путешествую по континенту, покупаю шляпки и любуюсь церковными фресками».

Гейл просидела в ванне, пока не остыла вода, но даже потом не спешила вылезать, отвлеченная мыслями о Роуэне и будущем, которого не видела.

Гейл вернулась к себе в комнату. Дом уже погрузился в ночную тишину. Взяв историю болезни, Гейл взобралась на кровать, спрятала ноги под одеяло и прочитала все единым духом.

«Тут есть что-то такое, на что он хотел обратить мое внимание. Но что? Это лихорадка инфекционного происхождения. От доктора из Стэндиш-Кроссинга имеются записи ее симптомов, подтверждающие диагноз. Высокая температура. Пациентка испытывала сильное недомогание и тревожные галлюцинации, сопровождающие боль. Рвота желчью. Большие потери жидкости и крови».

Даже в клинических терминах сцена представлялась ужасающей.

— Потеря крови? От лихорадки? — произнесла Гейл вслух, возвращаясь к записям, чтобы проверить, не пропустила ли чего, и тут увидела на маленьком листке приписку доктора из Стэндиш-Кроссинга.

Он подозревал, что «в качестве лечения проводилось кровопускание», и Гейл задалась вопросом, не пыталась ли тетя Джейн сделать Шарлотте кровопускание, чтобы уменьшить жар, и своей любительской рукой причинила больше вреда, чем пользы.

«Бедная Шарлотта! Такая милая и славная, чтобы принять такую смерть…»

Заметив сделанную от руки пометку на полях, Гейл повернула страницу боком, чтобы попытаться разобрать почерк Роуэна.

«Спросить Д.Л.: аппендицит».

И ничего.

Никакого намека на причину.

Гейл перечитала все заново. На этот раз медленнее, желая, чтобы правда оказалась в ее руках, но ничего, кроме загадочной смерти молодой женщины, не обнаружила.

«Он вернулся назад, в Стэндиш-Кроссинг, искать причину и, по словам тети Джейн, закончил, практически признавшись в убийстве. Почему?»

Гейл закрыла тетрадку и отложила ее в сторону, затем погасила лампу. В темноте она чувствовала себя достаточно спокойно, чтобы прошептать то, что открыло ей исследование.

— Он ничего не мог сделать. Потому что когда это случилось, находился на пути в Индию. Он невиновен.

«Тогда почему он признался и почему у меня такое чувство, будто я пропустила в этих записях что-то ужасное?»

Глава 19

Пробудившись короткое время спустя, Гейл с еще мокрыми волосами завернулась в свой голубой бархатный халат и начала беспокойно мерить шагами пол своей комнаты. Зажгла на письменном столе лампу и затолкала историю болезни в дальний угол ящика, словно хотела избавиться от змеи, которая могла в любой момент напасть на нее. Ей хотелось поговорить с Роуэном и прогнать прочь свои страхи. Любой спор был бы лучше, чем оставаться наедине со своими сомнениями.

И тут возник он, словно услышал ее мысли.

— Простудишься, если будешь так разгуливать.

— Ничего со мной не будет.

При виде его фигуры, облокотившейся на дверной косяк, Гейл улыбнулась. Он был в черных шерстяных брюках и в расстегнутой белой полотняной рубашке навыпуск.

— Я не слышала колокольчика.

Он пожал плечами:

— Я вошел через заднюю дверь, чтобы не будить Картера. — Роуэн приблизился к ней. — Вы не закрылись на щеколду, мисс Реншоу.

— Я нарочно оставила ее открытой в надежде, что ты посетишь меня.

Гейл затаила дыхание.

— Я же сказал, что зайду.

Она кивнула:

— Ты всегда делаешь то, что обещаешь.

— Приятная перемена! Спасибо, Гейл.

— Насколько я понимаю, мисс Фезерстоун не умирает?

— Не сегодня. Хотя на самом деле она умудрилась подхватить настоящую простуду, так что это было приятное разнообразие после ее перевозбужденной крови. Естественно, что сочетание вымышленного недуга с по-настоящему больным горлом было для бедняжки непереносимо. Но боюсь, рекомендованное лечение может ее доконать.

— Новый тоник?

— Теплые обертывания для горла и три дня полного молчания.

Гейл ахнула от радостного ужаса:

— Три дня? Вы нехороший человек, Роуэн Уэст.

— Боюсь, недостаточно нехороший. Ладно, успокойся, и давай немного посидим.

Он потянул ее за руку и поморщился, когда кровать возмущенно скрипнула. Ржавая рама под его тяжестью прогнулась.

— Боже! Скажи, что эта кровать не такая неудобная, какой кажется, судя по звуку!

— Еще хуже, чем кажется, но я ее полюбила, так что, пожалуйста, не оскорбляй мое пристанище.

— Я попрошу Картера поставить тебе новую кровать.

— Нет! Не смей! Это будет верх неприличия с твоей стороны — проявлять интерес к моей постели, Роуэн!

— Обожаю, когда ты такая чопорная и несносная, Гейл. Но если настаиваешь, я не стану вмешиваться. Можешь продолжать наслаждаться своей дорогой комнатенкой — железной койкой и прочим.

— Благодарю.

— А теперь скажи: что заставляет тебя метаться по комнате?

— Ты всерьез говорил, что тебе есть что терять? Все получилось совсем не так, как я себе представляла, Роуэн, и теперь я не могу не беспокоиться, что, сама того не ведая, причиняю больше зла, чем добра. Но я не могу отступить. Я не…

— Я сказал это, не подумав, Гейл. — Он привлек ее к себе и начал целовать за ухом, подвергая сладкой муке, которая лишила ее желания спорить. — Будешь сокрушаться в другой раз. Ты да я, мы можем управлять лишь крохотной толикой своего существования. Все остальное — вне пределов нашей досягаемости. Но ты и это… это… и это… — Каждое «это» он отмечал прикосновением своих губ к какой-нибудь из чувствительных точек на ее шее и плечах. — Это все, что сейчас имеет значение.

От его прикосновений все тревоги унеслись прочь, и Гейл отдалась его власти.

— Да, вероятно, вы правы, доктор.

Она сменила положение, подогнув под себя ногу и повернувшись к нему лицом.

— Роуэн, как я тебе? — спросила Гейл, дав волю своему природному любопытству. — То есть я хочу спросить: откуда женщина знает, как ей вести себя с мужчиной?

Он покачал головой:

— Ты такая, какая есть. Я не хочу, чтобы ты думала, как себя вести, Гейл.

От его слов к ее щекам прилило тепло, воодушевляя на дальнейшие расспросы, чтобы выяснить, что доставляет ему удовольствие. Больше всего на свете она вдруг захотела отплатить ему за доброту.