Кэтрин Гаскин - Зеленоглазка Страница 44

– Это я, Адам. Это я, Эмми! Все будет хорошо. Сейчас я позову кого-нибудь на помощь.

Я видела по глазам, что до него не доходят мои слова. Я испугалась, что он может вот здесь, прямо сейчас, умереть, и в отчаянии огляделась, ища поддержки.

Над нами кто-то стоял. С ужасом я увидела, что это был солдат, и он схватил меня, пытаясь поднять на ноги.

– Вон отсюда! Помогать восставшим запрещено законом.

– Оставьте его! Не трогайте его! – Я вырывалась у него из рук, одновременно шаря в поисках пистолета. Нащупав и схватив его, я спрятала оружие под свою шаль. Солдат наклонился ко мне всей своей грузной массой – от него исходила неприкрытая угроза, рубаха его была пропитана пороховым дымом. И совсем близко от себя я увидела его штык.

Он снова взял меня за плечо, пытаясь оттащить от Адама. Я не знала, хотел ли он убить его или нет, но рисковать было нельзя. Я взвела курок и, не вставая с колен, резко повернулась и выстрелила. Он стоял так близко, что пламя от выстрела обожгло и меня.

Через секунду я увидела, что он мертв. Его тело стало медленно оседать, так же, как когда-то тело Гриббона. Бросив пистолет, я обеими руками уперлась ему в грудь, не давая навалиться на меня и Адама. Наконец мне удалось обхватить его за плечи и направить падение немного в сторону. Не думаю, чтобы он был жив, но тело его было тяжелым, и так случилось, что, падая, он до кости пропорол мне предплечье зажатым в руках штыком.

Хлынула кровь; поскольку я знала, что сил мне хватит ненадолго, я действовала быстро. Вынув из кучи хлама две плоские доски, я соорудила из них что-то вроде ширмы для Адама. Конечно, ее не хватало, но это было все, на что я оказалась способна. К счастью, первый приступ безумия у солдат уже прошел – теперь они вели себя не так разнузданно и даже брали пленных. Поняв, что прикрыть Адама можно только собой, я легла на него сверху, положив голову ему на грудь. Подолом нижней рубашки я прикрыла его ботинки, а на лицо набросила шаль. Моя рубашка была вся в крови, и я молила Бога, чтобы солдаты приняли меня за мертвую.

Сбылась моя мечта: я лежала рядом с Адамом, и даже чувствовали мы сейчас одно и то же – холод, темноту и боль. Конечно, не так хотела бы я лежать с ним, но все-таки хоть на несколько мгновений он был мой, и только мой. И за это я заплатила чужой смертью. Никогда я не узнаю наверняка, собирался ли этот солдат убивать Адама или нет. Но мой выстрел, уж точно, не был случайным. В тот момент я не думала ни о том, что боюсь оружия, ни о том, что Нехорошо убивать людей. Все это было просто ничто по сравнению с Адамом. Мне было страшно теперь наедине со своими мыслями, и я прижалась покрепче к Адаму, как будто мы были уже любовники, и так лежала, уткнувшись в него лицом, пока темнота не заслонила его от меня, а сама я с облегчением не впала в забытье.

Глава восьмая

– Упокой душу его, Господи, и пусть на небесах будет ему вечный свет… да не убоится он Страшного суда, ибо…

От этих слов я проснулась, лежа уже в лагере Магвайров, куда нас с Адамом принесли, обнаружив в форте вместе с другими ранеными. Я запомнила эти слова на всю жизнь. Палатка была распахнута, и до меня отчетливо доносились голоса, хотя смысла их слов тогда еще я не понимала. Рука была забинтована и болела.

Через некоторое время пришла Роза; она дала мне попить и отерла испарину с моего лба. Движения ее были неторопливы и осторожны.

– Что случилось? – спросила я. – Где Адам?

– Он жив. Уже все в порядке, – голос ее звучал сухо и скорбно.

– Тогда что же?.. Я слышала, там… говорят…

– Син… Сина убили на баррикадах. Пуля пробила горло. Там погибло еще тридцать три человека. Всех их похоронят до заката.

В тот день на Эврике не было слышно обычного шума лебедок и лотков – только стук молотков, вколачивающих гвозди в гробы. В каждом лагере нашелся свой плотник. Но гробы были так грубо и наспех сколочены, что иногда сквозь щели был виден погребальный саван.

К вечеру над Эврикой и Бейкери-хилл повисло страшное молчание. Весь день людям удавалось спрятать свое горе за суетой и делами – ухаживая за ранеными и готовясь похоронить мертвых, они не успевали подумать о случившемся. Но когда они опомнились, стоя уже у братской могилы – чересчур мелкой и от этого засыпанной землей прямо поверх тел, – горе захватило их полностью, и во всей долине наступила скорбная тишина.

Во время похорон я осталась в лагере одна, не считая Адама, лежащего в соседней палатке. Кейт сказала, что он только временами приходит в сознание. В плече у него все еще сидела пуля; врач пока не занимался им, так как на Эврике было много людей и с более серьезными ранами.

Теперь я остро почувствовала свое одиночество. Слезы, обжигая, катились у меня по щекам, и я их даже не вытирала. Думая о Сине, я не могла представить его лежащим на дне могилы в одном из этих грубо отесанных гробов. Я вспомнила слова священника, приходившего утром:

– Пусть светлый сонм ангелов встретит на небесах твою душу; пусть примет ее победоносная армия великих мучеников и навеки приютит среди блаженных душ…

Чтобы хоть как-то развеять свое одиночество, я стала шепотом повторять его слова:

– Пусть светлый сонм ангелов…

И я попыталась представить Сина среди этих ангелов. Пожалуй, он был под стать им – молодой, красивый, хотя несколько не подходящий по характеру: слишком уж любил поспорить. Правда, лишь тогда, когда рядом не было Пэта. В присутствии брата Син только слушал.

И все же, сколь ни утешающими были слова о блаженных душах, они не приносили мне успокоения. Земному человеку трудно понять то, что связано с небом, и сейчас мне нужна была простая человеческая поддержка. Ведь я снова убила человека. И теперь он падал, наваливался на меня вновь и вновь своим грузным телом, а сверху еще давило одиночество.

Собрав все оставшиеся силы, я позвала:

– Адам… Адам, ты не спишь? Ты слышишь меня, Адам?

Последовало долгое молчание, но наконец он все же ответил. У него был совсем слабый голос, и, казалось, он не верил до конца, что не ослышался.

– Эмми?

Больше он ничего не смог произнести, но для меня и это было уже величайшим счастьем. И я успокоилась.

Впоследствии происшедшее в тот день в форте сложилось у меня в голове в более определенную картину – что-то я услышала, что-то додумала.

Рассказывали, что Син был первым, кто погиб, защищая укрепление. Не знаю, так ли это было, но об этом говорили. Его тело обнаружил Дэн, уже когда все было кончено. Он лежал, почти полностью скрытый под разрушенным участком стены форта. Пуля попала в горло. Солдаты подбирали раненых и переносили их в повозки, чтобы отвезти в тюрьму. Со стороны подкрепления было тоже четверо убитых. У пленных забирали оружие, пытались его отнять и у тех, кто просто пришел разыскать под обломками своих близких. У Дэна было с собой ружье. Он передал его Тиму О'Доннелу, а сам склонился над Сином, чтобы взять его на руки. Когда они выходили из форта, их остановил один из солдат, требуя отдать оружие и амуницию.