Елена Хаецкая - Византийская принцесса Страница 46

Сверчок взял своего господина за руку и вывел из шатра. И Тирант вышел, безоружный, босой, доверчиво ступая вслед за юношей, который его обманывал и сам в этом признался.

Он вышел и не узнал места, где находился. В лунном свете все казалось плоским и неестественным, как будто нарисованным на стенке сундука или вытканным на гобелене. Замок на скале — черный росчерк на фоне неба, река внизу — застывшая полоса холода, мертвая змея среди мертвого поля. А склон холма, где стояли Тирант и Сверчок, был покрыт трупами. Вперемешку лежали турецкие воины и христианские, и только одно место было совершенно свободным — там даже трава не помялась.

— Что это? — спросил Тирант.

— Это сражение, которое произойдет здесь завтра, — ответил Сверчок.

— А почему трава не примята там, ниже моего шатра?

— Это место приготовлено для меня, — сказал Сверчок.

Он отошел от Тиранта, сделал несколько шагов, лег в траву — и исчез. И все мертвецы на склоне холма пропали, а Тирант открыл глаза и увидел, что настало утро, он лежит в своей палатке и Сверчок склоняется над ним, держа в руках кувшин и блюдо для умывания.

Тирант уставился на него:

— Ты здесь?

— Где же мне быть, мой господин? — изумился Сверчок. — Я прислал бы к вам пажа, но знаю, что ваша милость привыкли ко мне, а спросонок видеть незнакомое лицо — хуже нет.

— Скажи, — продолжал Тирант, — это правда, что ты по рождению турок?

От удивления Сверчок едва не выронил кувшин:

— Что такое говорит ваша милость! Должно быть, это последствия ранения…

— Отвечай, — настаивал Тирант, не сводя с него глаз.

— Как я могу сказать, что мой господин говорит неправду? — Сверчок чуть не плакал. — Это было бы неслыханной дерзостью! Но и признать себя турком я тоже не в силах…

— И разве ты не показывал мне склон холма, покрытый мертвыми телами?

Сверчок не ответил. Он отвел взгляд и просто стоял молча и ждал, пока Тирант соблаговолит умыться и вытереться чистым полотенцем. Затем он подал Тиранту кольчугу и доспехи.

Тирант вышел к своим военачальникам и объявил приору, что готов нынче дать сражение. В середине дня к Тиранту прибыл паж от Ипполита де Малвеи с известием о том, что «все готово», и это еще больше укрепило Тиранта в изначальном решении. Он убеждался в своей правоте с каждой минутой все сильнее. А Сверчок избегал с ним встреч и где-то прятался. Впрочем, Тирант не справлялся о нем.

Ближе к вечеру он велел своим людям построиться и, перейдя по каменному мосту, напасть на лагерь турок.

Те успели навести собственную переправу, но их мост был деревянным и построенным на скорую руку. Поэтому турки были очень рады тому, что христиане перебрались на их берег и там вступили в бой.

Сражение продолжалось до самой темноты, а когда солнце опустилось к горизонту, Тирант приказал отступать. По каменному мосту христиане перебежали обратно к холму и закрепились в своем лагере, однако турки преследовали их. Они проскакали к своей деревянной переправе, перебрались на берег христиан и там неожиданно атаковали последние из отрядов, что поднимались к лагерю на холм.

Тирант оставался среди тех, кто подвергался наибольшей опасности. Он мчался туда, где стычки были самыми ожесточенными, без страха врубался в толпу врагов и наносил удары налево и направо. Наконец христиане отошли под укрытие своего лагеря, а турки остались осаждать их.

На короткое время наступила передышка. Тирант подошел к насыпи, ограждавшей его лагерь, и глянул вниз, на склон холма. Было полнолуние, и картина, представшая его взору, оказалась в точности такой, как во вчерашнем видении: везде лежали тела погибших, а бегающие над ними тени и плоский лунный свет придавали всему неестественный вид — словно открылось окно в потусторонний мир.

Замок Малвеи стоял на границе неба и земли и казался черной молнией, что застыла, упав с неба и наполовину вонзившись в землю. И странно было представлять себе улыбчивое лицо Ипполита де Малвеи, с его светлыми глазами и широкими скулами. Как может обитать в подобном замке подобный юноша? Но потом Тиранту пришло в голову, что некоторые люди служат орудием роковой судьбы, сами о том не ведая и потому не утрачивая душевного равновесия.

И тут Тирант вспомнил о Сверчке, который вчера показывал ему будущее. Севастократор начал искать то пустое место на поле боя, где не была даже примята трава. Но сколько он ни всматривался, ничего не видел. Везде только тела и разбросанные, сломанные доспехи.

Тирант обернулся. Никого рядом. Потом появилась чья-то тень.

— Сверчок! — позвал Тирант.

— Это я, — раздался голос Диафеба.

— Пора, — сказал Тирант. — Ночь настала.

Герцог Македонский понял, что все кончено, в тот самый час, когда смотрел на избиение христианских воинов у подножия холма. Сам он со своим отрядом успел подняться первым, и потому никто из его подданных не пострадал; но иоанниты, сдерживавшие натиск врагов, и лучшие из византийцев Тиранта погибали один за другим.

— Что ж, — сказал себе герцог Македонский, — пусть падут франки, но останется Византия, и пусть у империи появится наконец истинный севастократор, которому этот титул достанется по праву, а не благодаря случайности.

Он призвал к себе пажа, который приходился ему дальним родственником, и отправил того с поручением в Константинополь.

— Пока они заняты своим сражением, скачи что есть сил, — велел ему герцог Македонский, — не останавливайся, чтобы обернуться назад, и не пей никакой воды, кроме той, что у тебя во фляге, чтобы не терять времени.

И паж вскочил на коня и помчался во весь опор.

Турки в эту ночь не сомкнули глаз. Они собрались у подножия холма, уверенные в том, что с рассветом покончат с севстократором и захватят в плен всех христиан, что явились к Алакриону себе на беду. Однако памятуя о том, как Тирант в прошлый раз вырезал весь лагерь Великого Турка, враги не сходили с коней и не разоружались, чтобы их не застали врасплох.

Тьма и тишина стояли на берегах Трансимено, но каким-то образом турки чувствовали, как вокруг нарастает тревога. Словно темные силы собирались втайне и готовились напасть на них, и неизвестным оставалось только одно — откуда ожидать удара. Турки тоже видели погибших на склоне холма, и черные тени, проносившиеся над неподвижными телами, пугали их.

А потом на реке появилось зарево. Оно возникло точно в том месте, где находился лагерь турок и где они возвели деревянную переправу.

Тотчас же сломалось безмолвное ожидание; ночь взорвалась. С отчаянными воплями турки погнали коней к своему лагерю, полагая, что христиане каким-то образом подобрались к нему незаметно и учинили там такой же разгром, как это было под Миралпейщем. Кругом все пылало, по водам Трансимено бежали багровые полосы. Небо исчезло, отступив в запредельные дали, — как бы отпрянув от языков пламени.