Александра Турлякова - Нуманция Страница 46

— Она же уже ничего не соображает, ты посмотри на неё…

— Всё она соображает, ты бы слышал её, что она мне выговаривает, и трус я, и подлец, и дурак, оказывается…

— Ну-у, — протянул Цест, — Ей виднее…

— Таких рабов у меня ещё не было. Это ж надо, а!

— Ладно, не сердись. Она больная, говорит, что в голову взбредёт, её вообще слушать нельзя… Ей отдыхать надо, лежать, кормить получше… Слабая ещё, а вы тут с ней, похоже, споры ведёте, кто прав, кто виноват… Оставь ты её в покое, пусть вылечится, а там и нового родите, дело-то нехитрое, что ж там…

Марций нахмурился:

— Зачем? Чтоб опять вот так? — дёрнул подбородком в сторону лежащей рабыни.

— Убедишь, что ничего в этом страшного нет, пусть рожает, здоровая, сильная, у неё ещё их будет…

— Я уже убеждал — не помогает.

— Плохо, значит, убеждал, раз не убедил. Если бы доверяла тебе…

И тут рабыня перебила его горячим шёпотом, заметалась на подушке головой, бредила в жаре:

— Не надо… Прошу вас… Пожалуйста… Не надо…

— Ну вот, — Цест ещё раз обтёр её лицо влажной тряпкой, — И после всего этого ты ещё хочешь согласия и понимания?

Марций нахмурился. Она так и осталась ему чужой, несмотря на всё, а ведь он действительно хотел бы жить с ней, как с женой, а не как с рабыней. Но волка сколько ни корми…

Вздохнул. Глянул на врача сверху.

— Где там твой раб, я его за кипятком послал?

— Не знаю. Я вообще понятия не имею, где мои рабы и чем они занимаются.

Вышел, рывком отдёрнув штору.

* * * * *

— Нас скоро отправят, — заговорил полушёпотом центурион Фарсий, информация была ещё закрытая, но многие и так уже догадывались о том, что это будет скоро, — Дай бог, декаду ещё, пока все соберутся, пока приказы разошлют, лагерь свернуть это тебе не одну палатку скрутить… — усмехнулся.

— И куда? — Марций в последнее время был хмурым, и причина была другу его известна.

— Наверное, под Рим, откуда выходили…

— М-м-м… — без особого восторга.

— Знаешь, что сказать тебе хотел? В отряд разведчиков не хватает людей, погибло у них трое, я на совете предложил твою кандидатуру, — Марций перевёл на него глаза с вопросительным выражением, — Ты же разведчиком был, помнишь?

— Ну! Четыре года назад…

— Ну вот видишь! Если тебя поставят в разведку, пойдёте первыми, если хорошо себя покажешь, можешь стать центурионом. — Но Марций промолчал и на это, — Пересмотри свои вещи, всё ненужное продай, оно тебе в дороге, как кандалы будет, ещё утащит кто…

— Да нечего мне продавать!

— А девчонка твоя? Она разве дойдёт? Ты сам подумай, болеет, да и не сможешь ты её в дороге караулить, мало ли что…

Марций думал, сощурив глаза.

— Я не продам её… Дойдёт. В обозах идут небыстро, пойдёт с женщинами, с Гаем, ребятам из десятка своего поручу присматривать… Дойдёт. Она сильная. Упрямая.

— Не пойму тебя, что ты к ней привязался?

Марций перевёл на него глаза, ответ стоял в них и был более, чем понятен.

— Ладно-ладно, не сердись. Уже поздно. Иди к себе. Мне посты проверять, а ты иди… — хлопнул Марка по плечу. Сторожевые костры горели ярко и отблески их расцвечивали лица, плескались в зрачках. Весь лагерь спал, кроме постовых и дежурных, да собаки лаяли где-то вдалеке.

Марций вернулся к себе, сбросил плащ, снял сандалии. Гай спал у входа, рабыня — у себя. Он тихо подошёл и отодвинул штору, вглядываясь в полумрак. Она спала на боку, прижав одну руку к губам тыльной стороной кисти. Бледность лица подчёркивали тёмные волосы. Она ещё болела.

Он вернулся в атриум, сел за стол, закрыл лицо ладонями, уперев руки локтями в столешницу. Он мучился, тосковал, вспоминая прошлое, то, что сумел пережить, что она дала ему, те ночи, проведённые вместе, её улыбки и мягкая испуганная неумелость в руках. Она искренне отзывалась на ласки, испуганно смотрела в глаза, встречая его напор. Его девочка… Он восхищался ею, она сумела разбудить в нём то, что не сумела ни одна.

Как же теперь относиться к ней? Как себя вести? Он вспомнил, как при последней ссоре она чуть не потеряла сознание, потому что он был груб с ней, он даже толкнул её, а ведь хотел ударить.

Потом, когда злость и раздражение прошли, когда слышал, как Цест возится с ней, он понял вдруг, что вёл себя, как последняя сволочь. Да, она предала его, она оскорбила его, но ведь всё то, прошлое, было! И сердце щемит от боли и тоски, что ошибся, что доверился, но не сможет он возненавидеть её. Не сможет больше делать ей так больно, как сделал в прошлый раз. Даже она сама назвала подлецом… Что отца вспомнил, брата…

Он не будет искать для неё изысканных наказаний, он просто перестанет её замечать, будет относиться, как к простой рабыне, не будет делать что-то специально. Как к Гаю… Дал работу — сделай! Не сделал — получи, что заслужил!..

Он хрипло вздохнул, положив голову на согнутый локоть, рассматривал узоры дерева на столе.

Он был опрометчив, когда привязался к ней. Он не должен был, но сейчас уже не изменишься… А, может, и правда просто продать её? Забыть? Вычеркнуть из памяти?

Нет… Он не сможет… Не станет…

Она ведь этого и хочет. Да и что будет потом с ней, к кому она попадёт? Куда?

Снова вздохнул, прикрывая глаза.

Она просто предала его, предала его чувства, его надежды, но он справится, он сумеет выдержать это, и чувства к ней выжжет калёным железом. Просто на один шрам станет больше…

* * * * *

Ацилия проснулась под утро, встала попить воды и резко остановилась, шагнув за штору, поражённая увиденным — Марций спал за столом, уронив голову на руки. Что это с ним? Места своего нет? Благо подушку и одеяло он уже забрал, сразу забрал… Или отвык спать один?.. Ацилия усмехнулась, вспоминая, как до ЭТОГО Марций перебрался к ней. Да и изменился он за эти дни, как Ацилия потеряла ребёнка, обиделся на неё, жил этой обидой теперь. Злился. Да и внешне изменился. Молчаливый, задумчивый, рассеянный какой-то, по два-три дня не брился, иногда дома не ночевал, всё что-то ворчал на Гая недовольно по всяким пустякам.

Неужели всё это и на него так подействовало? Неужели он и в самом деле имел планы на этого ребёнка, на неё? Значит, всё же желал сделать её своей женой? Как говорил?

Если так, то и ему сейчас нелегче, тем более, если он считает, что Ацилия убила этого ребёнка, приняв яд. Сейчас он её во всём винит, и даже, наверное, ненавидит, раз так поступает, грубит и толкается.

Но ведь он не даёт, не даёт её даже рта открыть! И, конечно же, не поверит, если она всё расскажет… Он всё уже решил, и выводы сделал по-своему, никого не будет слушать…