Елена Арсеньева - Невеста императора Страница 46

Он сделал еще шаг, и еще, вышел на свет, но тут же понял, что Маша его не видит: она сидела, закрыв глаза, и слезинки медленно сбегали по щекам из-под крепко зажмуренных век.

Князь Федор присел на край кровати, положил руку на Машино окаменелое запястье и принялся легонько поглаживать его, пока не ощутил, что мертвая хватка пальцев ослабела. Тогда он взял «терцероль», еще раз мимолетно восхитившись этой смертоносной красотою, и положил его куда-то в сторону. А потом осторожно опустил дрожащую Машину руку на одеяло.

У него губы горели от желания припасть к этой нежной, обнаженной до плеча руке, но он не посмел — соскользнул на пол, стал на колени и принялся терпеливо ждать, пока Маша наконец поднимет слипшиеся от слез ресницы и недоверчиво, испуганно посмотрит в серьезное лицо князя Федора, глядевшего на нее чуть снизу: кровать была высока.

— Милая, я люблю тебя, — проговорил он тихо. — Я пришел, чтобы обвенчаться с тобою нынче — или умереть. Согласна ли ты быть моей женою?

Она прерывисто вздохнула, потом быстро, по-девчоночьи, вытерла кулачками слезы и уже осмысленно поглядела в глаза князя Федора.

Он подумал, что сказал слишком мало и невыразительно, она могла не понять его муку, не поверить, сколь высоки его чувства, его почитание и любовь… сколь близка к нему сейчас смерть, и дело тут даже не в опасности, не в охране: ее отказ был для него смертью.

Надо было пояснить все это, что-то добавить, но он не мог. Вся жизнь и весь трепет как бы вырвались из его сердца в этих словах — ни на что больше сил не осталось.

Рука Маши медленно поднялась и невесомо коснулась его головы, запуталась в еще влажных от растаявшего снега кудрях. Она все молчала, но князь Федор ощутил, что его остановившееся сердце начинает биться вновь. И наконец нежная, нежная улыбка заставила ее губы затрепетать.

— Ты свет жизни моей, — выдохнула она чуть слышно, и это означало — да.

Глава 15

Любовь

Она ничего больше не сказала, ни о чем не спросила — только застенчиво улыбнулась, когда он покрыл жаркими поцелуями ее руку. Никто не знал, чего стоило князю Федору сдержать себя, когда она спустила на пол ногу и стыдливо глянула на него, но он покорно отвернулся да так и сидел, глядя на пляску изломанных теней на стенке, слушая стук крышки сундука, шелест, торопливое шуршанье за спиной и сердитый вздох, когда Маша путалась в застежках: не привыкла одеваться без горничной! Конечно, князь Федор мог бы помочь ей без малейших сомнений и даже не претендуя на большее, но он уважал Машину стыдливость и сидел не шелохнувшись. Он и так потребовал от нее слишком много, чудо, что она дала согласие, и он все время боялся вспугнуть свое счастье — и ее доверие.

Наконец шорох и шелесты прекратились. Маша шепнула:

— Я готова, — и князь Федор обернулся так пылко, что она невольно отпрянула — а он замер, потрясенный: перед ним стояло неземное видение.

Озабоченный тысячью мелочей, которые следовало предусмотреть, чтобы обезопасить это безумное, дерзкое предприятие, князь Федор забыл об одном — и это сейчас казалось ему самым главным: он забыл, что означает свадьба в жизни каждой девушки. Единственный, долгожданный и незабываемый день! Свет и блеск осуществленной мечты, трепет надежд, еще не сломанный жестоким ветром жизни… Оттого и надевают невесты самые прекрасные и роскошные платья, что надеются задобрить неумолимую судьбу: вот я стою перед тобою, невинная и прекрасная, доверчиво гляжу на тебя — не обмани же мое доверие, мою невинность!

Жертва злому року должна быть прекрасна — оттого и прекрасны невесты, чтобы задобрить его. И если об этом забыл князь Федор, то не забыла Маша.

На ней было жемчужно-серое платье с кружевами, то самое, в котором он увидел ее впервые в доме отца и узнал, кто она такова. Чудная, наивная попытка связать воедино два разрозненных события: первое сватовство князя Федора, порывистое, пылкое, — и нынешнее, выстраданное, заслуженное, но оттого не ставшее менее пылким. Он едва не застонал от раскаяния, оттого, что по его вине и злоумыслу идет Мария Меншикова венчаться не в Казанском соборе Санкт-Петербурга, в блеске бриллиантов, сиянии баснословного наряда и под гром музык, а ночью, крадучись, в неновом платье.

Князь Федор прижал руки к сердцу, уже готовый пасть на колени, открыться перед нею.., но она стала близко, взглянула ему в глаза — и он замер, ослепленный сиянием счастья в этих глазах. «Господи! Да она ведь… любит меня?!» — осознал он как чудо простую и очевидную истину, и тяжесть отошла от сердца: ведь великолепная свадьба с Петром не зажгла бы этого света в ее глазах!

— Ты прекрасна, возлюбленная моя.., ты прекрасна, — сказал он тихо, и по ее мгновенно вспыхнувшей улыбке понял — сказал именно то, что она мечтала слышать. Но тут же лицо Маши сделалось испуганным:

— Ох! Фата! Я забыла!

Она взволнованно коснулась своих распущенных, пышных, украшенных и сдерживаемых только узкой белой лентою волос, но уж об этом-то князь Федор, слава богу, догадался позаботиться! Ругая себя за забывчивость, он проворно выхватил из-за пазухи свиток лионского кружева и развернул его. Маша тихо ахнула, всплеснула руками, не решаясь прикоснуться к этой изумительной красоте, и князь Федор залюбовался вместе с нею, ибо кружево было легким, как вздох, прозрачным, как туман, оно серебрилось, как снежные искры, и, чудилось, было соткано из света звезд, окаймлено нитью лунного сияния.

Но настала пора идти. Князь Федор выглянул за Дверь, и тут же перед ним из тьмы, как чертик из преисподней, возник Савка. Он явился так внезапно, что князь даже отшатнулся испуганно, однако тут же был отмщен: при виде Марии, невесомо выплывшей из комнаты, Савка разинул враз глаза и рот и несколько раз торопливо перекрестился, как если бы увидел призрак. Не то от страха, не то из великого почтения он повалился на колени и припал лбом к полу, а Маша об руку с женихом поплыла по коридору, чуть касаясь пола. Однако страх Савки кое-что подсказал князю Федору. Не ровен час, откроет глаза кто-то из спящих охранников.., дай бог ему тут же испустить дух от ужаса, ну а если попадется не из пугливых? Похоже, Савка подумал о том же, потому что, очнувшись, сунул барину в руки тяжелый плащ (наверное, это и было содержимое таинственного Савкина узла, подумал князь Федор), под которым тот с величайшим сожалением скрыл сияющую красоту невестина платья.

Теперь можно было двигаться без опаски.

Они сделали несколько шагов по длинному темному коридору, как вдруг Маша запнулась перед какой-то дверью, замерла в нерешительности, словно ее неудержимо тянуло эту дверь отворить и туда войти. Золотая нить света тускло мерцала внизу, слышался тихий, ласковый женский голос, словно бы успокаивающий кого-то… Неведомо как Федор почуял, почему Маша остановилась здесь. Конечно, это покои ее отца и матери; голос, который они слышат, принадлежит Дарье Михайловне, утешающей недужного Александра Данилыча…