Жаклин Брискин - Обитель любви Страница 47

Три-Вэ прошел в недавно открытый необычный отдел магазина. У входа висела табличка: «Товары для дома». На полках и длинных прилавках можно было увидеть множество стальных и серебряных ножей, стекло и фаянсовую посуду, начиная с дешевых, ярко раскрашенных мексиканских чашек и заканчивая изделиями из первоклассного английского прозрачного фарфора. Идея создания этой секции принадлежала Баду. Отец был против.

— Где это видано, чтобы в скобяной лавке продавали хрупкий фарфор?! — кричал он.

Но вскоре с гордостью говорил о том, что «Товары для дома» приносят больше дохода, чем все остальные отделы.

Хендрик любил надзирать за работой магазина, который был его маленьким мирком, поэтому Бад отвел уголок за стеклянной перегородкой под отцовский кабинет. Войдя в этот закуток, Три-Вэ снял шляпу и пиджак, надел фуражку с козырьком и бухгалтерские манжеты. Он раскрыл толстый, в тканевом переплете гроссбух, на обложке которого крупным и уверенным, но детским почерком Бада было выведено: «Товары для дома». Три-Вэ с карандашом в руке принялся проверять колонку цифр, которые он выписал сегодня утром. Так и есть. Сумма оказалась на три цента больше, чем при первом подсчете.

Вздохнув, он поднял глаза и увидел миссис Ди Франко и ее дочь Мэри Ди Франко Таусенд, которые вошли в секцию «Товары для дома». Мэри была хорошенькой блондинкой. Одно время Бад был ее кавалером. Она помахала Три-Вэ рукой в перчатке, а миссис Ди Франко кивнула ему. Три-Вэ в ответ тоже приветственно помахал рукой. Кожа у него зудела, будто по ней ползали муравьи. Он сел так, чтобы не видеть магазин через стеклянную загородку. Но клерки и покупатели все равно его видели.

В третий раз пересчитав сумму, он отыскал еще два цента, которых не заметил при первом подсчете.

— Господи, целый день потратить ради пятака! — пробормотал он.

Неожиданно он сорвал с себя фуражку, манжеты и ушел из магазина. Направившись на платную конюшню «Пионер», он взял там напрокат пегого жеребца.

Желая поскорее выбраться из деловой части города, он поехал на запад, обогнул Банкер-хилл и выехал на Колтон-стрит, которая была в двух кварталах к северу от Уотер-авеню. Они с Ютой сняли маленький и дешевый домик на Уотер-авеню, но сейчас он ехал не домой. Ему хотелось вырваться за пределы застроенных домами улиц, побыть вдали от людей.

Неопределенное выражение лица, которое всегда было у него на публике, исчезло. Густые черные брови сдвинулись, лицо отразило работу ума. Он скакал по широкой и тихой немощеной улице и со стороны выглядел человеком, которого мучает какой-то скрытый недуг. Его рука скользнула по боковому карману. В нем лежало письмо, которое он получил на прошлой неделе от Бада. Сейчас мы в Лондоне, — писал старший брат. — Промозглый город! Под лос-анджелесское солнышко вернемся 16 мая. Нам страшно хочется поглядеть на тебя, познакомиться с Ютой и маленьким очередным Ван Влитом, которого она готова выпустить в мир.

Они приедут через два месяца, а Три-Вэ все еще будет в Лос-Анджелесе! Родители, Юта, да и ребенок, который должен был родиться в апреле, словно сговорились удержать его здесь. Через два месяца ему придется посмотреть в глаза Баду и Амелии. Он боялся предстоящего. Они навсегда запомнились ему такими, какими он увидел их тогда в Паловерде. Он чувствовал, что всегда будет думать об Амелии с вожделением, а о Баде — с завистью.

«Как я им покажусь, интересно? — думал он. — В свете моих великих свершений? Человеком, который вырывает у упрямой земли унции золота или зверем в стеклянной клетке, безуспешно пытающимся свести к балансу колонки цифр?»

Колтон-стрит вилась у подножия холмов. Он подъехал к чашеобразной лощине, где предприимчивый застройщик возвел шестнадцать домишек. На пяти из них висели таблички: ПРОДАЕТСЯ. Маленькие заплатки выжженных солнцем сорняков окружали дома, сухие листья горкой лежали на каждом крыльце, окна были серыми от пыли. У домишек был печальный вид девушек на балу, которые уже не надеются, что их пригласят на танец. Колтон-стрит заканчивалась тропинкой, на которой был установлен знак:

«Участки на продажу. Агентство «Райан риэлтерз» на Бродвее».

«Ничего они не продадут, — подумал Три-Вэ. — Здесь так воняет смолой».

Вдруг он спешился. Слева была лужа смолы примерно в фут диаметром. Он выпустил из рук повод пегого жеребца и уставился на эту лужу.

Для уроженца Южной Калифорнии не было ничего удивительного в этих запыленных черных смоляных выделениях на земле. И тем не менее Три-Вэ смотрел сейчас на эту лужу словно загипнотизированный. Толстый пузырь прорвался на поверхность, надулся и, сфокусировав в себе свет, будто линза, лопнул.

Местные индейцы называли эту смолу «чапопоте» и конопатили ею свои плетеные каноэ, на которых добирались по неспокойному океану до островов быстрее, чем белые люди на своих парусниках и пароходах. Испано-язычные калифорнийцы называли смолу «brea» и смолили ею плоские крыши своих домов, чтобы они не протекали в дождливое время года. Американцы знали, что эта смола — остатки испарившейся нефти, а нефть — это деньги. Но в Лос-Анджелесе до сих пор не нашли нефтяных залежей.

Три-Вэ был еще слишком мал в те времена, когда Ван Влиты погорели на оборудовании для добычи нефти, а вот Бад живо помнил состояние крайнего возбуждения, охватывавшего нефтяников, с которыми он вместе работал. Собственно, Три-Вэ довольно смутно представлял себе, что каждое воскресенье Бад двенадцать часов «пахал» на нефтеразработках Ньюхолла. Три-Вэ непосредственно не соприкасался с нефтью, но много читал о ней и слышал от людей. Вообще богатства земных недр приводили его в восторг. Сведения о нефти он жадно черпал из всех возможных источников: от нефтяников, из книг и журналов, которые выписывал с востока страны. Он проглатывал их заумную терминологию с таким же удовольствием, что и популярные романы. Он также читал газетные отчеты об открытии гигантских нефтяных месторождений на востоке. В геологическом отношении Южная Калифорния была молодым беспорядочным нагромождением скальных образований. Если человек начинал бурить эти камни, то он рисковал остаться без бура, без каната и без нефти или просверлить в земле сухой колодец. И Три-Вэ опять подумал: «В Лос-Анджелесе пока не забил ни один нефтяной фонтан».

Он огляделся вокруг, изучая рельеф местности. «Вон там когда-то текли ручьи, — подумал он и понял, что стоит на многослойных наносах. — Нефть здесь залегает выше скальных пород. Значит, она доступна».

У него не было сбережений, так как всю свою зарплату — щедрые сто долларов в месяц — он отдавал Юте. А самая дешевая буровая установка стоила около полутора тысяч... Но мысль Три-Вэ всегда двигалась большими, часто беспорядочными скачками, перепрыгивая через препятствия и таким образом преодолевая их.