Эльза Вернер - Дорогой ценой Страница 47

– Что же, по-вашему, мне отдать замок в руки толпы? – прервал его барон. – Ждать, пока ворвутся в замок и станут оскорблять меня в моих собственных комнатах? Мне кажется, я уже достаточно доказал, что не люблю окружать свою особу охраной, но я отвечаю за безопасность других и в особенности за правительственное здание. Это мой долг, и я исполню его.

– Да тут простая демонстрация, а не нападение толпы, – возразил городской голова. – Но пусть будет так – замку во что бы то ни стало должна быть гарантирована безопасность, и толпу необходимо оттеснить. Так ведь это уже сделано, вся замковая гора занята войсками, и можно ограничиться этим. Волнение же на улицах, внизу, совершенно безвредно, и оно уляжется само собой, если предоставить его своему собственному течению.

– Полковник Вильтен отдаст приказ очистить улицы, – с ледяным спокойствием заявил барон. – Если ему при этом будет оказано сопротивление, он прикажет действовать оружием.

– Тогда произойдет непоправимое несчастье. Солдаты заняли все выходы из улиц, ведущих к замку. Толпа окружена, и ей некуда будет спастись бегством. Не допускайте этого, ваше превосходительство! Дело идет о жизни нескольких сот людей.

– Дело идет о спокойствии и безопасности города, который не должен пребывать под угрозой бунта черни! – Голос барона звучал железной решимостью. – Я достаточно долго медлил с принятием этих мер, но раз они приняты, то должны быть проведены до конца. Если улицы будут очищены без всякого сопротивления, то не о чем и беспокоиться; в противном случае за последствия пусть ответят сами мятежники!

В этот момент дверь отворилась, и вошел полицмейстер.

– Ну, как дела? – спросил Равен.

– Я отозвал своих людей от главных пунктов, – ответил полицмейстер. – Нам все равно ничего не сделать там, беспорядки с каждой минутой растут; толпа, по-видимому, готовится оказать сопротивление. Я только что приказал перенести в замок несколько раненых. В данную минуту положительно невозможно отправить их в город, и потому придется пока оставить их здесь.

– Уже есть раненые? – воскликнул городской голова. – Десять минут тому назад, когда я проходил замковой горой, еще не было столкновения.

– Оно было немного раньше, еще перед выступлением войск, когда нам одним пришлось выдержать натиск толпы, – ответил полицмейстер. – Двое моих полицейских были довольно тяжело ранены при этом. К сожалению, пострадало еще третье лицо, совершенно не причастное к беспорядкам, а именно один молодой врач, поспешивший на помощь раненым и перевязывавший их. Он уже собрался уходить, когда был тяжело ранен камнем. Это тот самый доктор Бруннов, о котором мы говорили с вами сегодня утром, – прибавил полицмейстер вполголоса, обращаясь к Мозеру.

– Кто? – спросил последний, оживляясь при этом имени.

– Молодой врач, несколько недель тому назад приехавший сюда, Макс Бруннов. Его отец живет в Швейцарии, куда он был вынужден бежать, будучи замешан в революционном движении.

Полицмейстер произнес эти слова совершенно спокойно и как будто без всякой задней мысли, но взор его пытливо устремился на лицо барона, и только он один заметил едва уловимую тень на лице губернатора и расслышал взволнованную нотку в его голосе, когда он спросил:

– Молодой человек тяжело ранен?

– Возможно, даже смертельно. Он без сознания, брошенный камень попал ему прямо в голову.

– Для ухода за ранеными будет предпринято все возможное. Я сам… – Барон сделал было несколько шагов по направлению к двери, но одумался и остановился. Удивленный взор городского головы и пытливый взгляд полицмейстера, должно быть, напомнили ему о том, что такое участие было бы слишком резким контрастом с тем равнодушием к чужой жизни, которое он только что проявил. – Я сам сейчас отдам необходимые распоряжения дворецкому, – уже медленнее прибавил он, берясь за звонок.

– Дворецкий уже сделал все нужное, – заметил полицмейстер. – Вам не стоит утруждать себя, ваше превосходительство!

Барон молча подошел к окну. Не было ли предостережением то, что как раз в этот момент в его памяти воскресло имя его друга, воскресло воспоминание о том, что и он сам, Арно Равен, когда-то принадлежал к тем «мятежникам», которых теперь приказывал расстрелять губернатор барон Равен…

Наступила томительная пауза.

– Я возвращаюсь в город, – наконец прервал молчание городской голова. – Неужели, ваше превосходительство, последние ваши слова будут вашим окончательным решением?

Барон обернулся. В его душе происходила борьба, и все же он холодно ответил:

– В городе командует полковник Вильтен; я не могу вмешиваться в его распоряжения, военные меры всецело зависят от него.

– Полковник действует по вашему приказу. Достаточно одного вашего слова, и он удержится по крайней мере от вооруженного вмешательства… Скажите это слово! Мы ждем его.

Прошло еще несколько секунд. На лбу губернатора появилась мрачная складка. Вдруг он выпрямился и подозвал к себе молодого офицера.

– Поручик Вильтен, – сказал он, – вы можете на четверть часа покинуть замок? Я прошу вас лично передать вашему отцу…

Он вдруг замолчал и прислушался. Из города донеслись хотя и отдаленные, но явственные звуки ружейной пальбы.

– Боже мой… это выстрелы! – испуганно вскрикнул Мозер.

Полицмейстер и городской голова бросились к окну. Сквозь тьму нельзя было ничего рассмотреть, но в этом и не было надобности. Залп повторился. Затем раздался третий залп, и опять все смолкло.

– Поручение уже бесполезно, – тихо произнес молодой офицер, обращаясь к барону, – стреляют.

Равен не ответил ни слова, он застыл у стола с устремленным в окно взором, и только когда полицмейстер и городской голова отошли от окна, обратился к последнему:

– Вы видите, слишком поздно. Я не могу помочь, если бы даже захотел.

– Я вижу это, – резко ответил городской голова. – Теперь между нами пролитая кровь, и потому слова излишни. Мне нечего больше сказать.

ГЛАВА XIV

Едва ли у кого-нибудь могло быть больше причин размышлять о странной игре случая, чем у советника Мозера. Судьба сыграла с ним такую злую шутку, хуже которой и придумать было трудно. Он, олицетворенная благонамеренность, заклятый враг «демагогов» и всяких революционных элементов, должен был допустить, чтобы под его кровлей, в его квартире ухаживали за сыном государственного преступника, и, что хуже всего, этой участи он подвергся из-за неосмотрительной поспешности своей дочери.

Нельзя отрицать, что единственной виновницей создавшегося положения была Агнеса Мозер. Ей оставалось пробыть в доме своего отца очень недолгое время, и она хотела воспользоваться им, чтобы как следует приготовиться к избранному ею самой поприщу. Больная жена переписчика не была ее единственной заботой. Едва девушка узнавала, что кто-то в замке или в его ближайших окрестностях нуждался в утешении или уходе, как она появлялась там и приступала к своему самоотверженному подвигу. И это никого не удивляло, ведь всем было известно, что Агнеса Мозер примет постриг. В ней уже видели будущую монахиню, и это обстоятельство вместе с ее постоянной готовностью помочь всюду, где только нуждались в помощи, доставило ей огромное уважение обитателей замка.