Йорг Кастнер - Смертельная лазурь Страница 47

Чувства обострялись по мере того, как я приходил в себя. Я уже мог слышать голоса. Разговор? Нет, больше походило на пение. Пели под музыку. И песня была мне знакома. Она рассказывала о любви бравого мушкетера к дочери купца, с недавних пор ее горланили во всех амстердамских кабаках. И тут до меня постепенно стало доходить, где я. А если вспомнить о том, что со мной произошло, нетрудно было догадаться, кому я обязан похищением у Башни Чаек.

Я, как уже говорил, был связан по рукам и ногам, но вот приковать цепью к стене меня не додумались или же не сочли нужным. И я покатился по полу — необходимо было исследовать застенок. Помещение оказалось небольшим и совершенно пустынным. Вдоль стены с писком прошмыгнул зверек — наверняка крыса. При всей моей нелюбви к ним все же легче было ощутить себя не в полном одиночестве.

Подкатившись к двери, я стал что было сил колотить по ней связанными ногами. И вопить во все горло. Я хорошо понимал, что услышат как раз те, кто затащил меня сюда, но это меня не смутило, и я продолжал колотить в дверь ногами и орать. Голова гудела, было противно до тошноты, а пить хотелось так, что я готов был осушить бочонок пива. Уже пару минут спустя полоска света под дверью стала ярче, до меня донесся звук шагов. Лязгнула щеколда, и я чуть откатился от двери. Сердце заколотилось, я как зачарованный смотрел на медленно открывавшуюся дверь.

Вошедший в одной руке держал фонарь, в другой — кинжал. Единственное, что отчасти успокоило меня, так это то, что он не входил в уже знакомую мне троицу громил. Что же касалось его внешности, он с успехом вписался бы в эту компанию. Длинные, свисающие клочьями немытые лохмы, неопрятная борода — в общем, полдня работы, и никак не меньше, даже для опытного цирюльника. Глаза настороженно и злобно глядели на меня из-под бугристого, низкого лба.

— Чего тебе надо? Чего молотишь в дверь? — рявкнул он.

— Потому что одурел от боли и жажды, — ответил я, стараясь говорить дружелюбнее. — И вот еще что — очень был бы обязан, если бы с меня сняли эти путы. А то веревки скоро до костей кожу протрут.

Едва различимые в патлатой бородище губы сложились в издевательскую ухмылку. А когда этот субъект захохотал, передо мной во всей красе предстали его отвратительные, почерневшие клыки.

— Ах, ах, так мы еще и недовольны! Радуйся, что тебя не прибили на месте, любезный!

— Судя по тому, что творится в моей голове, недолго оставалось.

— Никто еще не подыхал от головной боли.

— Зато от жажды умирают, это уж я тебе определенно скажу. Воды не принесешь?

Мне показалось, что просьба поставила его в тупик.

— Знаешь… Я тут не решаю…

— А кто?

Повисла томительная пауза. Музыка и пение звучали отчетливее через открытую дверь. Это был целый хор, теперь пели уже о морячке, обретавшем счастье в долгом плавании.

— Этого я не могу сказать, — наконец ответил бородач.

Позабыв о своем статусе пленника, я, посмотрев охраннику прямо в глаза, твердо произнес:

— Тогда тащи сюда своего ван дер Мейлена! Он-то, надеюсь, не безъязыкий.

Было видно, что бородач испугался.

— А… откуда… откуда ты знаешь?..

— А я и не знал. Да угадал. Мы ведь на Антонисбреестраат, если не ошибаюсь?

Ответа не последовало. Бородатый безмолвно повернулся и вышел, затворив за собой дверь. Резко звякнул задвигаемый запор, и тут же шарканье шагов затихло.

Наверняка в зале заведения можно было оглохнуть от этого заливистого пения, но здесь, в моем каземате, оно было едва слышным. Почему-то мне вспомнились колыбельные, которые в детстве пела мне мать, ее круглое лицо, локоны светлых волос, теплые, дорогие руки, так ласково гладившие лоб, когда я не желал засыпать. И несмотря на ужас своего положения, я вдруг ощутил странное умиротворение, погрузившись в полузабытый мир далеких воспоминаний. Даже головная боль немного утихла.

Я пролежал, видимо, не так долго, от силы с десяток минут, а может, и целый час. Кто знает? Что-то странное творилось со временем. Из состояния блаженного полузабытья меня вывело шарканье шагов. И тут же боль в голове вернулась, а с ней — и мучительная жажда. Язык шелестел в пересохшем рту, в глотке саднило.

Передо мной снова возник бородач с фонарем в руке. Но на сей раз он прибыл в сопровождении еще одного человека. Узкое, бледноватое лицо при виде меня недовольно сморщилось. Мертен ван дер Мейлен шагнул ко мне и, возвышаясь надо мной, сокрушенно, как мне показалось, покачал головой:

— Вы ввязались в жуткую неприятность, Зюйтхоф. Я предложил вам неплохие деньги, работу, словом, то, за что любой безработный художник Амстердама до гробовой доски был бы благодарен мне. А вы? Как поступили вы? Принялись шпионить за мной! Встревать в мои дела! Жаль, мне на самом деле искренне жаль вас. Я ведь рассчитывал на вас, строил относительно вас планы. Теперь же мне придется искать другого человека. Впрочем, как мне кажется, это не составит труда. Желающих будет сколько угодно.

— Желающих — для чего? — осведомился я. Из-за мучившей меня жажды было невыносимо трудно произнести даже эту краткую фразу. — Рисовать по вашему заказу картины-убийцы в лазурных тонах?

Лицо торговца антиквариатом конвульсивно дернулось. Он обратился к бородатому:

— Оставь мне фонарь, Бас, и отправляйся. Я сам с ним побеседую.

Бородач без слов повиновался.

Ван дер Мейлен, дождавшись, когда шаги охранника стихнут, повернулся ко мне:

— Что вам известно об этих, как вы выражаетесь, картинах-убийцах?

К великому облегчению, я уловил в его голосе нотки растерянности. Я попал в точку. Видимо, есть что-то такое, чего он опасается. И всерьез. Поэтому и стремится выяснить, насколько глубоко я прокрался в его жуткую тайну. Вероятно, если мне удастся его разговорить, это еще на шаг приблизит меня к разгадке.

— Кое-что известно, — решил напустить я туману. — Но не исключено, что гораздо больше, чем устроило бы вас.

— А может, и ничего, и вы только блефуете? — недоверчиво процедил ван дер Мейлен.

— Тогда потрудитесь объяснить, отчего я оказался здесь?

— Потому что я вот над чем сейчас раздумываю: а может, мертвый Корнелис Зюйтхоф все же наилучший выход? Может, тогда он уже ничего и никому не разболтает?

Я старался не выказать волнения. Необходимо сохранять невозмутимость. Любой ценой. Иначе мне ван дер Мейлена не одолеть.

— Я понимаю, что в вашей власти сделать со мной что угодно. В том числе и убить, — ровным голосом произнес я. — При помощи нанятых вами громил это почти удалось там, у Башни Чаек. Но кто может гарантировать, что я ни с кем не поделился своими догадками относительно вас?