Евгений Маурин - Шах королеве. Пастушка королевского двора Страница 49

– Довольно, довольно, милый Вард! – с отчаянием в голосе воскликнул герцог – Я не могу слушать долее, у меня и без того кружится голова от этого истинно дьявольского плана! Ну-ну! Я всегда знал, что Генриетта создана для политических интриг, но не думал, что она настолько дьявольски изобретательна. Я сделаю все, что вы хотите, но только сейчас дай мне покой. К тому же я смертельно хочу спать. Когда же я приеду в Париж, вы сообщите мне все детали, какие нужно.

– Ну что же, самое главное я сказал, остальное придет в свое время, – согласился Вард. – Только одно еще: ее высочество прислала со мной проект письма к королю.

– Вот это превосходно! Ну-с, а теперь пойдем, проводи меня до реки. Ты когда едешь?

– Завтра. А когда надо ждать ваше высочество?

Последний вопрос прозвучал совсем еле слышно, так как собеседники, видимо, отдалялись от очага; ответа Беатриса и вовсе не слыхала.

Но это нисколько не огорчило ее.

– Теперь можно и спать лечь! – пробормотала она. – Беатрисочка была умницей и вполне заслужила покой и отдых!

IV

Мы расстались с Луизой де Лавальер[35] в тот момент, когда король открыто подчеркнул исключительное положение «туреннской пастушки», заставив Генриетту Английскую предоставить «неудавшейся монашке» отдельные апартаменты с Полиной д'Артиньи в качестве компаньонки-подруги. Этим король сразу ставил Луизу в ранг признанной фаворитки, хотя, ради соблюдения внешнего декорума, Луиза и Полина все еще считались состоящими в штате фрейлин герцогини Орлеанской и при официальных случаях фигурировали наравне с остальными.

Каждый такой случай, когда Луизе приходилось отбывать дежурство при Генриетте, превращался для девушки в истинную Голгофу. С первого момента открытого признания Луизы фавориткой короля часть общества, вдохновляемая Генриеттой и графиней де Суассон, стала в открыто-враждебную позицию к «пастушке». Остальные, особенно женщины рангом пониже, на первых порах не показывали недоброжелательства, но так как при дворе не было ни одной мало-мальски молодой и привлекательной женщины, которая не мечтала бы о королевских объятиях и не считала бы себя наиболее достойной для роли фаворитки, то внутренне против Луизы было настроено подавляющее большинство. Будь Лавальер человеком другого покроя, усвой она себе мудрость пословицы «с волками жить– по-волчьи выть», покажи она зубы, – недоброжелательство так и не было бы проявлено наружу. Но Луиза была робка, застенчива, скромна, она не гордилась королевской дружбой, а стыдилась ее. Поэтому, когда заметили, что фаворитка не только сама не способна защищаться, но даже не решается искать защиты у короля, недоброжелательство стало проявляться совершенно открыто, и если мстительная итальянка, графиня де Суассон, позволяла себе очередную глумливую выходку против «неудавшейся монашки», то неизменно встречала благодарную аудиторию.

В конце концов безобидность Луизы притупила у большинства желание насмехаться над нею. Но тут распространилось сенсационное открытие, которое снова подняло целую бурю насмешек и глумлений.

Берта, камеристка Луизы, вертлявая и до мозга костей испорченная парижанка, клятвенно заверила своих подруг, что между королем и Луизой ровнешенько ничего нет. Она, Берта, неоднократно пряталась в укромные уголки для наблюдения за королем и его подругой, но каждый раз видела только, что они проводят время так, как если бы были не влюбленными, а родным братом и сестрой.

От камеристок это известие дошло до фрейлин, от фрейлин – до статс-дам и самой герцогини Орлеанской. Берту вызвали и стали расспрашивать.

– Но что же они делают наедине? – задали удивленный вопрос любопытные.

– Сидят, читают, поют, говоря друг другу стишки, – ответила Берта. – Любимая поза короля – на подушке у ног барышни. Он сидит, положив голову к ней на колени, а она читает ему стихи или поет про пастушков да пастушек!

– Ах, пастушка! Ну и пастушка! Настоящая пастушка! Да она и в самом деле рождена для монастыря! – ахали в смеялись дамы.

Но на Генриетту и Олимпию де Суассон это известие произвело потрясающее впечатление. Обе они не придавали значения увлечению легкомысленного Людовика и предполагали, что любовный чад скоро рассеется в его сердце. Между тем дело оказывалось серьезнее. Обе они знали, что король – большой практик в делах любви и в этой области всецело придерживается принципа «соловья баснями не кормят». Если такой человек довольствуется платонической любовью, если он, пылкий и прозаичный, «сыт баснями», значит, чувство, внушенное ненавистной «пастушкой», глубоко и сильно. Под влиянием этого Генриетта и Олимпия, еще недавно непримиримые враги, теперь сблизились и заключили тесный союз. Читатели, вероятно, помнят, что графиня не Суассон, рожденная Манчини, некогда оскорбленная в своих лучших надеждах связать короля-юношу чарами своего пышного тела, поставила своей задачей мешать ему во всех его любовных замыслах. Не имея ничего против Генриетты лично, Олимпия из ненависти к королю выслеживала юную герцогиню и натравляла на нее ее мужа, Филиппа Орлеанского. Теперь Генриетта получила чистую отставку, и ничто уже не лежало между обеими женщинами, наоборот – общность переживаемых чувств связала их. И они заключили тесный «оборонительный и наступательный» союз, причем Олимпия даже уступила из числа своих двух дружков одного – Армана де Гиша – Генриетте, довольствуясь Шарлем де Бардом.

Генриетта с Гишем и Олимпия с Бардом составляли тайный комитет, поставивший своей задачей разлучить короля с Луизой де Лавальер и жестоко проучить «коварную девчонку». Заодно было решено управиться также и с Ренэ д'Арком. Генриетта, совершенно забывая, какую услугу оказал ей этот юноша, считала, что он всем обязан ей, и была возмущена и оскорблена, когда герцог решительно и резко отказался вступить в заговор. Счеты остальных с Бретвилем известны читателю: Бард не мог простить позор поражения в поединке; Гиш злобствовал, что Ренэ вторично вытеснил его, Армана, из сердца короля; для ненависти Олимпии было достаточно, что д'Арка любил король. Но, конечно, в первую голову должна была пострадать Лавальер, и все планы «комитета четырех» были направлены против нее. В конце концов комитет разработал план, уже известный из прошлой главы, и решил привлечь в качестве пятого члена герцога Филиппа Орлеанского.

Кроме четырех, а потом пяти членов комитета к услугам заговорщиков было довольно много лиц, не посвященных во все планы и замыслы комитета, но содействовавших этим замыслам за плату – из корыстных побуждений или из пустого угодничества. Самыми важными сотрудниками считались Христина де ла Тур де Пен, кружившая голову Ренэ д'Арку и рассчитывавшая выскочить за него замуж, и Берта, получавшая щедрую мзду за шпионство.