Жюльетта Бенцони - Флорентийка Страница 5

Даже рождение дочери через девять месяцев ничего не изменило. Муж хотел иметь сына и появление на свет девочки воспринял как оскорбление. Кроме того, что гораздо серьезнее, он прислушивался ко всем сплетням, касающимся чувств Мари к своему брату.

— Как он узнал?

— Хотите знать? От служанки, от подкупленного слуги, свидетеля их долгих уединенных прогулок. Отныне Рено дю Амель стал еще хуже относиться к своей жене, постоянно оскорблял ее и бил. В довершение всего он отобрал у нее ребенка, и тогда мужество покинуло Мари. В нескольких лье от ее тюрьмы находился дом ее детства, под его крышей она испытала свое очень короткое счастье.

Однажды ночью, воспользовавшись кратковременным отсутствием мужа. Мари удалось бежать с помощью сердобольной служанки. Она добежала до дома своих родителей, желая только одного: найти убежище своему истерзанному телу. Она не знала, что Жан, обеспокоенный отсутствием от нее вестей в течение нескольких месяцев, тоже приехал. И тотчас же попал в разгар драмы.

Вновь встретившись, молодые люди почувствовали, что их влечение друг к другу стало еще сильнее. А де Бревай испугались. Сначала мольбами, затем угрозами они убеждали Мари вернуться к мужу. Мадлен де Бревай была глубоко удручена страданиями своей дочери, но дю Амель был ее супругом, имел все права на нее, и никто ничего не мог сделать.

Жан сражался за свою сестру. Понадобилось даже применить силу, чтобы помешать ему отправиться в Отэн и убить ненавистного мужа сестры. Во всяком случае, он был категорически против, чтобы Мари вернулась на супружеское ложе, и родители не знали, что делать. Мари пригрозила наложить на себя руки, если ее вернут мужу. Как раз в это время и прибыло письмо от Рено. Оно было агрессивным и жестким. В нем супруг обвинял Мари в кровосмешении со своим братом и объявил, что направил жалобу в герцогский суд.

На этот раз Жан и Мари испугались. Желая быть подальше от своего врага и боясь навлечь большие неприятности на родителей, они скрылись. Разум подсказывал, что лучше действовать поодиночке: Жан должен был вернуться к графу де Шароле, которого оставил без разрешения, а Мари следовало бы укрыться в каком-нибудь удаленном монастыре. Но у них не хватило мужества ни расстаться, ни сопротивляться своей страсти. Они добрались до Парижа и, затерявшись в этом большом городе, остановились под вымышленными именами, как муж и жена, в гостинице по соседству с Лувром. К сожалению, я должен сказать, что они познали шесть месяцев несказанного счастья…

— Никогда не надо сожалеть о счастье, — серьезно произнес Франческо. — Это очень редкая вещь!

— Даже если за него заплачено такой ценой?

— Если вы намекаете на их смерть, то, я думаю, вы ошибаетесь. Я видел их. Казалось, что они идут в рай. Они знали, что с этого момента уже ничто не сможет разлучить их. Они шли в вечность…

— Конечно, — вздохнул отец Шаруэ, — но вы еще не знаете, что их счастье не заставило долго ждать и принесло плоды. Эта новость воздвигла еще одну преграду между ними и их кругом. Но их не испугали последствия, а наоборот, из-за своего преступления они стали близки, как никогда. Молодые люди подумывали уехать в Англию и открыто там жить, но у них осталось мало денег… и потом они не знали, какой удар готовила им судьба.

Эти дети полагали, что хорошо спрятались в Париже, и не знали, что золото может все. Рено дю Амель подал жалобу в герцогский суд и, несмотря на жадность, истратил много денег.

Шпионы нашли следы беглецов, а затем взяли и их самих под стражу. Дю Амель заплатил столько, сколько было надо, и ночью люди в масках ворвались в гостиницу и вывели из нее молодых людей, бросили их в баржу, которая поднялась вверх по Сене до того места, где уже ждали лошади. Беременная Мари думала, что отдаст богу душу во время этого жуткого путешествия. Несчастных детей возвратили в Бургундию, где их ждали не только торжествующий дю Амель, но и тюрьма…

Этот человек желал не только смерти виновным, но и их публичного унижения. Он требовал приковать их к столбу и сжечь на костре на радость толпе… И они были приговорены. Муж нашел больше, чем

нужно, свидетелей, и кучка презренных людей за золото поклялась, что сотни раз видели, как Жан и Мари отдавались друг другу… К тому же Мари ждала ребенка.

Надеясь спасти брата, она утверждала, что отдалась первому встречному любовнику, но ее слова никого не убедили. Приговор был отложен только до освобождения бедняжки от бремени.

Я умолял Пьера де Бревая обратиться к монсеньору герцогу и добиться, чтобы им сохранили жизнь и заключили в монастырь. Он грубо отказался. Его гордость была задета, он чувствовал себя униженным, обесчещенным, и думаю, что возненавидел их. Его жена, мадам Мадлен, умоляла мужа вместе со мной, но безуспешно. Тогда мы с ней вместе отправились в Брюссель. То, что отказался сделать отец, мать ринулась выполнять с беспредельной любовью. В Лилле при выходе из часовни она бросилась в ноги к монсеньору герцогу, который, не желая даже ее выслушать, повернулся к ней спиной. Этот старый козел, не прекращающий гневить бога своим необузданным сладострастием, возможно, и сжалился бы над Мари, если бы она была его любовницей. Но у него было только презрение к несчастной матери!

Неожиданная вспышка гнева священника заставила вздрогнуть его слушателя.

— Что вы говорите, падре?..

Внезапно покраснев до корней своих седых волос, отец Шаруэ смущенно улыбнулся:

— Ничего! Простите меня, сын мой! Я дал волю остаткам гнева, который овладел мною при виде слез несчастной Мадлен, стоящей на коленях в центре роскошной галереи под насмешливыми взглядами придворных. Я поднял ее, и мы вместе вышли, но она хотела еще попытать счастья. Жан долгое время служил при дворе молодого графа де Шароле, который к нему дружески относился. Возможно, этот молодой и нравственно чистый принц сжалится над ними. Жан часто говорил, что его господин желает ему добра.

— И что же?

— На этот раз нас приняли, но надежда длилась всего мгновение. Граф Карл был в ужасе от разврата, царившего при дворе его отца, и прилагал максимум усилий, чтобы в его окружении были только достойные люди. К тому же это очень гордый и надменный принц, а Жан оставил службу, не испросив у него позволения. Он был очень суров: "Виновные в таком преступлении не заслуживают ни прощения, ни милосердия. Они согрешили одновременно и против божьего закона, и против природы. Правосудие должно свершиться…»Слезы несчастной матери не могли найти путь к одетому в броню сердцу. Все, что нам удалось добиться, — это смягчение приговора: страшная смерть на костре была заменена на обезглавливание, единственно достойную смерть для дворян. Теперь вы знаете столько же, сколько и я!