Патриция Кэбот - Пьянящий аромат Страница 5

— Десять здесь и десять там, — ответила Пегги с деланной бодростью. — Как собираетесь назвать сына, миссис Макфирли?

— Боже мой, даже и не знаю.

— Ну, хоть примерно перебирали имена? — Миссис Пирс, акушерка, оторвалась от огня, который они с Пегги безуспешно пытались развести весь последний час. Без угля, лишь на влажных брикетах торфа, огонь давал мало тепла, но Макфирли были намного счастливее тех из своих соседей, в односкатных лачугах которых вообще не было очага. — Странно… Он что, шестнадцатый?

Роженица с гордостью кивнула.

— Восьмой сын, не считая троих, что родились мертвыми. — Мысли о мертворожденных младенцах омрачили изможденное лицо женщины, и она пробормотала: — Как вы думаете, мисс Макдугал, правильно будет назвать его тем же именем, что и одного из умерших? Мне страшно нравится имя Джеймс, но последнего из тех, что умерли, назвали Джеймсом…

Пегги взглянула на кричащий сверток у себя в руках, из которого высовывались красные кулачки, и вдруг почувствовала, что не выдержит этого больше ни минуты. Казалось, что закопченные стены лачуги давят на нее, а запах, обычно смесь капусты и человеческих экскрементов, был теперь, когда к нему примешивалось послеродовое зловоние, в тысячу раз хуже.

Пегги ощутила, как овсянка, съеденная на завтрак, стала подниматься к горлу, и со слабым стоном, сунув ребенка в поспешно подставленные руки акушерки, выбежала во двор.

Ничего не видя вокруг, Пегги добралась по снегу к выгребной яме, и здесь ее стошнило. Закончив, она вцепилась в жердь для сушки белья, припав щекой к холодному, грубо оструганному дереву и прикрыв глаза от сверкающего зимнего солнца. За стенами развалюхи запах был не лучше, но здесь она хотя бы не видела изможденного лица и тела, иссушенного непрерывными родами.

Дверь в хижину позади нее распахнулась, и на пороге появилась миссис Пирс, держа в руке ведро, содержимое которого парило на морозе Пегги поспешно достала из сумочки носовой платок, вытерла им губы и слегка умылась чистым снегом, который зачерпнула с земли.

Миссис Пирс, ворча себе под нос, направилась к Пегги, стоявшей у выгребной ямы. Увидев на снегу следы того, что произошло с девушкой, она укоризненно прищелкнула языком.

— Не понимаю, зачем каждый раз настаивать на том, чтобы пойти со мной, — сказала акушерка, — если вам от этого так плохо.

Миссис Пирс резко опрокинула ведро, вылив его содержимое на остатки завтрака своей спутницы. Знакомое зловоние вновь заставило перевернуться у Пегги все внутри, девушка вцепилась в жердь так, будто это могло остановить тошноту, и прижала платок к губам.

— Ох, миссис Пирс, — жалобно проговорила она. — Просто ужас. Как вы выдерживаете? Эта женщина убивает себя, рожая по ребенку в год. Кто-нибудь должен поговорить с мужчинами в этой деревне. Вы не могли бы?

— Не мое это дело, и вы знаете это, мисс Макдугал, — с упреком проговорила миссис Пирс. — Это обязанность священника. Но если вы полагаете, что наш новый священник вздумает пачкаться о таких, как Майра Макфирли, то вы такая же сумасшедшая, каким был ваш отец.

Вместо того чтобы обидеться на замечание миссис Пирс по поводу чудаковатости своего покойного батюшки, Пегги лишь вздохнула, засовывая носовой платок обратно в сумочку.

— Полагаю, вы правы. Просто кажется, что так не должно быть. Шестнадцать детей в ее годы, и трое из них умерли при родах. А миссис Макфирли всего тридцать, миссис Пирс! Эта женщина всего на десять лет старше меня, а выглядит…

— Такой же старухой, как я? — подмигнула миссис Пирс, ее широкое лицо осветилось улыбкой. — Не больше чем на пятьдесят?

— Вы знаете, о чем я говорю. — Пегги, насупившись, уставилась на носки полусапожек, край ее коричневого шерстяного платья был мокрым от снега. — Может быть, мне поговорить с мистером Ричлэндзом, — не очень уверенно предложила она.

— Вам? — Акушерка откинула голову и расхохоталась. Сочный звук странно терялся в захламленном грязном дворе. — Вы хотите поговорить со священником о деревенской проститутке? О, мисс Макдугал, это просто восхитительно!

Пегги нахмурилась.

— В конце концов, мы взрослые люди. Обсуждать со своими прихожанами подобные вещи — обязанность мистера Ричлэндза. Видит Бог, мой отец пытался.

— Мистер Ричлэндз весь позеленеет и выложит обратно свой завтрак, как только вы заведете с ним такой разговор. — Миссис Пирс покачала головой. — Нет, дорогуша. Это не дело, когда молодая незамужняя женщина говорит о таких вещах с одиноким мужчиной — даже священником. Особенно это касается особы вроде вас.

— Что вы имеете в виду, говоря «особа вроде меня»? — надулась Пегги.

— Нечего тут обижаться, — рассмеялась миссис Пирс. — Я имею в виду молоденькую женщину, которая выглядит как вы. А что, вы красивее любой из этих актрисочек, о которых пишут в газетах. И вот красавица вроде вас пытается говорить с мужчиной вроде нашего священника о вещах, которые не каждая замужняя дама осмелится выложить перед своим муженьком… Да вы и сами этого представить не сможете. И вашему отцу такое пришлось бы не по душе, хотя он всегда заставлял вас читать всякие мудреные книги…

Почувствовав себя немного лучше, Пегги отпустила жердь и хмуро покачала головой:

— Не понимаю, о чем вы говорите. Лучше пойду-ка я домой. Скоро Джереми придет обедать, а у меня ничего не разогрето. Пожалуйста, передайте миссис Макфирли, что я зайду к ней вечером и принесу бульон и хлеб для нее и детей.

— Это я сделаю, милочка, — вновь подмигнула миссис Пирс, потрепав ее по плечу.

От окраины деревни, где проживали самые бедные семьи, до дома священника было не так далеко, если выбрать короткую дорогу через кладбище. Пегги, которая была не из робких, выбрала именно этот путь и шла быстрым шагом, чтобы поменьше думать о сильной стуже. Спеша добраться до лачуги Макфирли к началу родов, Пегги оставила дома свой капор, и теперь лишь распущенные темные волосы защищали ее уши от мороза. Она поглубже спрятала руки в рукава потертой шубки и слушала, как хрустит снег под ногами. Девушка машинально читала эпитафии на памятниках, хотя, прожив в деревне всю жизнь, многие и без того знала наизусть.

«Здесь лежит Инид, — гласила одна, та, которая всегда волновала Пегги, — моя Жена, моя Любовь, моя Жизнь». Неужели, часто спрашивала себя Пегги, можно так относиться к кому-нибудь? Она не могла себе этого представить. Она любила Джереми, это правда, и была уверена, что, если потребуется, отдаст за него жизнь. Но любить мужчину — кого-то не из своей семьи — настолько глубоко, чтобы считать его своей жизнью? Как страшно полюбить кого-нибудь так сильно! Ей было очень жаль мужа этой Инид, который осиротел после смерти жены. Видно, ему было бы намного легче, если бы он чуть меньше любил ее.