Элизабет Деланси - Нежное прикосновение Страница 5

— Можешь оставить шаль себе! Я не дотронусь ни до чего, что ты цапал своими грязными ручищами.

Спинер бросил шаль на палубу. Она лежала там темной тряпкой на чистых досках.

— Забирай скорей свое добро, молодка, — сказал он. — Она твоя и мне не нужна!

Анна немного помедлила, потом быстро наклонилась, чтобы поднять шаль. Как только она до нее дотронулась, Спинер был уже рядом и схватил ее за запястье.

— Я тебе еще понадоблюсь, ирландская молодуха! И очень скоро… — пробормотал он тихо. — Ты вот-вот начнешь голодать и тебе может понадобиться добавочная порция воды, чтобы вымыть свою хорошенькую мордашку. Вот тогда-то тебе потребуется компания за коровьим сараем, где ты прячешься.

— Да никогда! — прошипела Анна. — Никогда ни о чем тебя не попрошу!

Она попыталась вырваться, но он крепко держал ее за руку жесткими пальцами.

— Не клянись, красавица! Я с дружками сыграл на тебя еще в первый день. Длинную соломинку вытянул я. Ты — моя, хочешь этого или нет. На целых три недели, а одна уже почти прошла. И терять время я больше не намерен!

Анну бросило в жар от отвращения. Едва не задохнувшись от ярости, она дернула руку с такой силой, что грязные ногти Спинера оцарапали ей кожу.

— Я тебя прежде заплюю! — закричала она. — Не думай, я о себе позабочусь, впрочем, как и о любом, кто мне поперек дороги встанет!

Схватив шаль, она швырнула ее в Спинера и поспешно миновала группку глазеющих на эту сцену женщин и матросов.

Анна спустилась по трапу на палубу четвертого класса. Сырой туннель освещался только через открытую дверь люка, а воздух был наполнен вонью посудин с помоями и рвотой. Она с трудом нащупывала дорогу вниз, спотыкаясь о сундуки и чемоданы эмигрантов, продвигаясь по направлению к женскому отделению и нарам, которые делили с ней вдова с двумя дочерьми. «Проклятье быть женщиной, — думала она. — Полная беззащитность перед похотливыми желаниями всякого мужика!» Ей рассказывали об изнасиловании женщин на судах с эмигрантами, но они случались на тихоходных посудинах с парусами.

Двадцать пять фунтов из своих драгоценных сбережений она заплатила, чтобы оплатить плавание на пароходе с репутацией безопасного и быстроходного. Но не на таком же, где команда играет на пассажиров!

Анна присела на соломенный матрас и попыталась успокоиться. «Спинер с дружками не смогут напасть на меня среди толпы, — уговаривала она себя. — Ночью я сплю в трюме, полном женщин, и на палубе я всегда нахожусь на расстоянии не больше нескольких футов от другого человека. Капитан Блоджет, который говорил с эмигрантами в первый день плавания, кажется, похож на приличного человека… Он никогда не позволит, чтобы его пассажиров оскорбляли».

Анна достала свой сундучок с запасами. Как и другие эмигранты, она хранила сундучок с провизией на замке. Но осмотрев сундучок, она с удивлением увидела, что он не заперт. Сначала она подумала, что забыла запереть сундучок, но с внезапной тревогой сообразила, что не могла быть такой беспечной.

Опустившись на колени, она отбросила крышку маленького сундучка. Заглянув в него, она вскрикнула.

Свежие яйца были раздавлены, вареные яйца разбиты и размяты. Мешочки с овсяной мукой и чаем развязаны, их содержимое перемешано с солью, в которую она уложила яйца. А запас соленой свинины исчез!

Анна неистово копалась в месиве. Скорлупа исцарапала ей пальцы, но спасти ничего не удалось.

Внутри ее все затряслось от страха. Еды нет совсем! Ничего, кроме скудных корабельных выдач: заплесневелого печенья, муки и чая.

Она мысленно перенеслась в Керри: в ноздри ударило зловоние картофельной гнили, малыши жевали траву и стонали.

— Прекрати! — приказала себе Анна. — Это еще не голод!

Она уставилась на испачканные руки. Это дело рук Спинера. Он испортил ей еду, чтобы она пришла к нему, — тогда моряк сможет попопользоваться ею. Ее охватила тошнота. Воспоминания о своей вине, захороненные глубоко-глубоко в памяти, всколыхнулись в ней — она представляла себя в складском помещении при лавке на мешках с кукурузой… И… руки, мужские, жадные руки… Анна опустила голову. Слезы потекли по щекам, она крепко сжала губы, чтобы не зарыдать в голос. Однажды ей уже пришлось торговать телом за еду… Но больше это не повторится! Тогда она хотела спасти семью — это было единственным выходом.

Анна вытерла рукой щеки.

— Это не должно повториться, — проговорила она вслух. — Ни на этом корабле, ни в Нью-Йорке! Своей жизнью я не буду обязана ни одному мужчине!

ГЛАВА II

— А волосы у нее, папа, рыжие, но не ярко-рыжие, а темные, и кудрявые… А когда она плясала, они рассыпались по плечам. Ветер их развевал, они были, ну, как… как пламя. — Темные глаза Рори блестели, голос взволнованно прерывался. — Папа, она выглядела такой красивой! Когда я смотрел на нее, я чувствовал… — Рори пошевелил губами, как бы подыскивая нужное слово.

— Тепло? — предположил Стефен. Подняв подбородок, он поправил воротник.

Рори минуту подумал.

— Не тепло… Легкость! Как будто я плыл на облаке!

Стефен взъерошил мальчику волосы:

— Умывайся, парень. Ты голоден? Или забыл и об этом?

С тех пор как Рори вернулся в каюту, он ни о чем другом не мог говорить — только об этой рыжеволосой девушке-плясунье. Стефену мало что было известно о мальчишках, но он отлично помнил, что сам в возрасте Рори не уделял женщинам так много внимания. Во время путешествия Рори уже не раз обращал его внимание на хорошеньких девушек, хваля их волосы, улыбку, цвет кожи. Но ни одна из них не привлекала внимание мальчика так сильно, как девушка, которую он увидел сегодня.

Пэдрейк предупреждал Стефена, что мальчик может попытаться устроить его брак. Ночью перед их отъездом в Ливерпуль Стефен сидел в тесной гостиной, обставленной мебелью из полированного дуба, и говорил со своим шурином почти до утра.

Пэдрейк сказал:

— Отца он теперь заполучил, Стефен, но потерял бабушку. Не удивляйся, если он в Америке начнет искать себе мать.

— У него есть мать, — возразил Стефен. И голос его прозвучал резче, чем ему бы хотелось. — В мире нет такой достойной женщины, чтобы занять ее место. И ты это так же хорошо знаешь, как и я, Пэди.

Пэдрейк вынул изо рта трубку.

— Тут ты, конечно, прав, — сказал он, криво улыбаясь. — Святых невозможно обойти.

И сейчас, глядя в темные глаза сына, Стефен опять и опять вспоминал его мать. Набожная, покорная, красивая Роза… Она была слишком хороша для этого мира. И для него тоже…

— Ты будешь, папа?

— О чем ты?

Рори вытирал лицо пушистым полотенцем пароходной компании.

— Будешь с ней говорить? С Анной? Стефен снял пиджак с вешалки.