Мари-Бернадетт Дюпюи - Ангелочек Страница 50

— Вероятно, мадемуазель Жерсанда была очень красивой, — сказала Анжелина, потрясенная откровением Октавии.

— Она была настоящей красавицей, изящной, живой, с белокурыми волосами и светло-голубыми глазами. Я до сих пор удивляюсь, как она сумела спасти меня. Я прикрепила веревку к последней перекладине лестницы в риге имения, ведь после смерти мужа и ребенка я жила в каморке над конюшней Беснаков. Мадемуазель нашла меня повешенной. Кажется, я сопротивлялась, отбивалась. Но она хладнокровно взобралась по лестнице с серпом в руках и перерезала веревку. Хорошо, что она держала меня за руку. Это смягчило удар, ведь падала я с двухметровой высоты. Когда она развязала скользящий узел и я смогла свободно дышать, то поняла, что мой час еще не настал и что я буду жить долго. Больше мы не расставались. Мадемуазель сделала меня своей горничной, научила читать и писать. Однажды вечером она призналась мне, что и сама пережила ужасную трагедию.

— Ужасную трагедию? — спросила заинтригованная Анжелина. — Неужели это связано с тем ребенком, о котором она говорила? Которому причинила зло?

Служанка так и подпрыгнула, с ужасом глядя на Анжелину.

— Боже, да я просто старая болтливая сорока! — укоризненно покачала она головой. — Когда я бездельничаю, то тараторю без умолку.

Фиакр проезжал через Касте-д’Алю. Кучер пустил лошадь шагом. Анжелина поняла, что Октавия уже пожалела о своих словах, и сменила тему. Несомненно, когда-нибудь ее дорогая мадемуазель Жерсанда поведает молодой женщине о своем таинственном прошлом.

— А вот таверна, в которой я ночевала, — сказала Анжелина, показывая на дом с желтыми ставнями. — Дилижанс часто останавливается здесь. Весной я выходила в этом месте. Цвела вьющаяся по террасе глициния, наполняя воздух пьянящим ароматом… Каждый раз я сгорала от нетерпения, так мне хотелось снова увидеть сына. А на обратном пути меня душили слезы.

Анри, возможно, почувствовав, что лошадь замедлила шаг, открыл глаза и заплакал. Анжелина, улыбаясь, склонилась над сыном.

— Мое сокровище, мой золотой! Не бойся, мама рядом.

Она посадила его к себе на колени. Ребенок не сводил с нее глаз. Вдруг он улыбнулся ей, обнажив четыре резца, похожих на маленькие жемчужины.

— Октавия, посмотри на эти крохотные зубки! — с восторгом воскликнула Анжелина.

— Я смотрю, как он любуется тобой, — ответила служанка. — У малышей хорошо развиты инстинкты. Он чувствует, что ты его мать.

— Правда? — спросила Анжелина. — Пусть для него я еще незнакомка, но он улыбнулся мне. Он не выглядит ни испуганным, ни взволнованным. Скоро он назовет меня мамой.

— Увы, нет, моя бедная крошка! Анри будет расти в городе, мы будем с ним гулять. Позднее он станет играть на площади с другими мальчиками. Если ты хочешь сохранить тайну его рождения, тебе придется смириться с тем, что он, едва научившись говорить, будет называть тебя по имени.

Немного раздосадованная молодая женщина вскоре успокоилась. По сути, разве это так важно? Ее сын будет расти в достатке, его будут холить и лелеять. Он никогда не узнает, что такое голод и холод. А что касается любви, то он получит ее столько, что его юное существование станет похожим на прекрасную, залитую солнцем ровную дорогу, усыпанную лепестками роз.

Этот августовский день 1879 года Анжелина запомнила на всю жизнь.

Глава 7

Вдали от гор

Вокзал Сен-Лизье, 3 января 1880 года

Локомотив тронулся, выбросив огромное облако пара. Казавшийся бесконечным свист прорезал ледяной воздух. Поезд отходил от вокзала Сен-Лизье, расположенного на одном из берегов Сала.

Стоя в коридоре вагона, Анжелина с улыбкой на дрожащих губах смотрела на маленького годовалого мальчика, который махал ручкой, словно говоря ей «до свидания». Прижавшись к Октавии, Анри казался очень счастливым. Ему нравилось смотреть на вагоны, а лязг железа забавлял его. Слегка вьющиеся каштановые волосы закрывали шейку мальчика. Анри был красивым ребенком, розовощеким, круглолицым, с лукавыми карими глазами.

«Мой малыш! Как мне будет тебя не хватать!» — думала Анжелина со слезами на глазах.

Она посмотрела на отца, стоящего рядом со служанкой Жерсанды. Уже не в первый раз Огюстен Лубе сталкивался с внуком. Сапожник ни о чем не догадывался. Он не удивился, когда узнал, что мадемуазель Жерсанда взяла под свое покровительство сироту, лишившегося матери, родственницы своей служанки.

— Бедный малый, его будут воспитывать две гугенотки среди всяких побрякушек, — сказал он Анжелине. — Впрочем, это лучше, чем сиротский приют.

Анжелина рассеянно кивнула головой. С течением времени радость от возможности заниматься своим ребенком с утра до вечера вытеснила последние угрызения совести. Анжелина говорила, что помогает Октавии по хозяйству, а за это Жерсанда де Беснак платит ей довольно значительную сумму. И вновь отец поверил объяснениям дочери.

Но горький час разлуки все же наступил. Анжелину приняли в школу повитух Тулузы при родильном отделении городской больницы. Молодая женщина блестяще сдала вступительный экзамен, что позволило ей получить стипендию. Она решила ехать третьим классом, хотя ее покровительница настаивала на первом.

— Я стипендиатка, мадемуазель, — возразила Анжелина. — И не хочу, чтобы все думали, что я занимаю более высокое социальное положение, чем это есть на самом деле. Вы прекрасно знаете, что повитухами часто становятся женщины со средним достатком, хотя и образованные. Я также не хочу злоупотреблять вашей добротой. Вы и так взяли в свой дом Анри и воспитываете его, как принца.

Это было сущей правдой. Едва в ее доме появился малыш, как Жерсанда де Беснак перестала считать деньги. Анри спал в комнате Октавии, поскольку служанка настояла, что именно она должна оберегать его сон. Жерсанда купила деревянную детскую кроватку, выкрашенную в голубой цвет. С высокого изголовья кроватки спускалась муслиновая занавеска. Ел Анри, сидя на высоком стульчике, к которому были приделаны колокольчики, чтобы ребенку не было скучно. А уж игрушек и дорогой одежды было столько, что молодая мать начала волноваться.

— Вы его слишком балуете, — часто повторяла Анжелина.

Но Жерсанда отвечала, что ребенок, растущий без отца, имеет право на компенсацию.

— Не омрачай мою радость, детка, — добавляла Жерсанда. — К тому же чем больше наш малыш забавляется, тем умнее он становится.

Анжелине пришлось уступить, поскольку последнее слово всегда оставалось за старой дамой. И вот теперь, когда поезд увозил Анжелину в Тулузу, она перебирала в памяти прекрасные минуты, проведенные с сыном. Это был единственный способ сдержать слезы, унять тревогу. «Анри начал ходить на следующий день после того, как ему исполнился годик, в середине ноября. Мы втроем аплодировали, он последовал нашему примеру, а потом упал на попку. Какой он крошечный! А в Рождество Анри с восторгом смотрел на наряженную елку, засунув в рот пальчик. Прежде я тоже никогда не видела наряженных елок. Мадемуазель Жерсанда объяснила мне, что это древняя языческая традиция. Так отмечали зимнее равноденствие. Люди украшали хвойное дерево раскрашенными плодами и колосьями в преддверии обновления природы, нового урожая. Конечно, мой малыш получил подарки: деревянную лошадку и кожаный мячик. Он никак не хотел расставаться с мячиком… Как я выдержу целый год разлуки? Октавия обещала, что каждое воскресенье будет приезжать ко мне с ним, но это так хлопотно».