Анна Рэндол - Тайна ее поцелуя Страница 50

— У вас чудесные волосы, но… — Он вытащил из своего дорожного мешка бесформенную мужскую шляпу. — Вот, возьмите. Это защитит вас от солнца и спрячет ваши волосы. Выглядит не так уж безобразно, клянусь.

— Моя прическа? Или шляпа?

Он шутливо нахмурился:

— Шляпа.

Мари натянула на голову шляпу и убрала под нее волосы. А потом вдруг сообразила, что стоит перед Беннетом в одной сорочке. На ней ничего больше не было, кроме сорочки, этой ужасающей так называемой шляпы и полусапожек.

Она прижала ладонь ко рту, чтобы сдержать смех, но было поздно — они оба разразились громким хохотом. И этот их веселый смех вдруг показался Мари еще более опасным, чем поцелуи Беннета. Ведь смех сближал, делал их друзьями, а также…

Мари нахмурилась и, выхватив из рук Беннета одежду, натянула ее на себя. Он оглядел ее новый наряд, взгляд его задержался на ее бедрах.

— Если подойти ближе, то никто не примет вас за мальчишку. Но давайте побыстрее уйдем отсюда.

Беннет зашагал к камням, и девушка последовала за ним.

Прошло несколько часов, и Мари теперь сидела в жалкой тени какого-то куста, совершенно сухого и лишенного листьев, так что она даже не могла определить его породу. Мари сделала три глотка воды из рациона, установленного Беннетом. Если бы он был человеком другого сорта, у нее возникли бы подозрения, что он ищет способ отомстить ей за ее обращение с ним во время посещения Мидии.

Пока что их путешествие казалось не очень утомительным. К тому же Мари не раз бывала в пустынях и даже вместе с отцом участвовала в раскопках. Она часто проходила большие расстояния в поисках нужных ей образцов растений, а также жила с отцом в палатках на его раскопках — в нескольких десятках миль от ближайшего городка.

Тут Беннет пристально взглянул на нее и проговорил:

— Вы были бы очень полезны в военных походах.

Судя по стихам Беннета, эти его слова были наивысшей похвалой. А может, ей следовало сказать ему, что его записная книжка находилась у нее?

Нет-нет, нельзя об этом говорить. Ведь если она скажет, что сохранила его стихи, ей придется признаться, что она их читала. И он, наверное, рассердится. Она бы на его месте рассердилась, потому что стихи — это душа их автора, его самые интимные переживания.

Да-да, она не скажет ему про книжку. Ведь все равно он уедет навсегда.

Но мысль о том, что Беннет, возможно, пожалеет об утрате книжки, не давала Мари покоя. Как он мог не пожалеть? Ведь в этой книжке была вся глубина его сердечной боли и все то, что он пережил во время войны.

Да, она ему скажет, не струсит.

Мари раскрыла рот и пробормотала:

— А какова же эта армейская жизнь?

Ох, она все- таки струсила…

Беннет встал, давая понять, что пора идти дальше. Мари подавила вздох и подчинилась. У нее под ногами громко хрустел песок, а вокруг громоздились обломки камней — то были остатки извержений вулканов, когда- то покрывавших пустыню.

— Невыносимо жарко. Или невыносимо холодно.

Мари вздрогнула, услышав голос Беннета; она уже забыла про свой вопрос.

— Например, в Испании и Португалии было почти так же жарко, как и здесь, — добавил майор со вздохом.

И тут Мари вдруг поняла, что он неважно себя чувствовал в такой обстановке. От этого открытия ей стало чуточку легче, и она спросила:

— Что же вы тогда делали?

— Мы просто шли, а наши губы распухали от солнца. — Беннет снова вздохнул и поморщился. — Все, что у нас было, — это наши кивера. Но у них нет полей, и они не спасали от проклятой жары. Наконец кто-то сообразил, что если положить в рот листок, то он прикроет нижнюю губу. — Беннет с усмешкой покачал головой. — Наверное, на нас было страшно смотреть — вид был далеко не героический, совсем не тот, про который писали в газетах.

То, что она узнала из стихов Беннета, потрясло ее, но откровенные признания, услышанные из его уст, подействовали гораздо сильнее. «Но почему же он стал таким откровенным со мной именно сейчас?» — спрашивала себя Мари. И ей вдруг пришло в голову, что если так пойдет и дальше, то она сможет доверять ему. А если она сможет доверять Беннету, то сможет и полюбить его…

— Мы нисколько не напоминали войско на параде, — продолжал он. — Одежда рвалась, и мы заменяли ее тем, что могли найти в городах, через которые мы проходили. Кое-что даже снимали с погибших друзей. Знаете, когда офицер погибает, его шпагу посылают вдове, а остальное имущество распродается словно на аукционе — кто больше даст. Однажды таким образом я купил прекрасный мундир с глубокими карманами. Лучше уж купить, чем отморозить пальцы. А вот пушки никогда не изнашиваются — не то что одежда солдат, стреляющих из них.

— Толпы оборванных торговцев продают изделия из стали, — пробормотала Мари и осеклась, сообразив, что читает на память стихи Беннета.

Он вздрогнул и, повернувшись к девушке, спросил:

— Что вы сказали?..

Она побледнела и пробормотала:

— Я просто…

— Мари, эти слова я написал после Коруньи.

Она потупилась и тихо сказала:

— Я подобрала вашу книжку, когда вы выбросили ее в Мидии.

— И вы прочитали ее?

Ведь это было личное… Даже позволяя себе помечтать, как когда-нибудь опубликует некоторые из своих стихов, он никогда не думал, что напечатает именно эти стихи. В них не было ни размера, ни рифмы. Он тогда не трудился в поисках нужного слова — просто старался избавиться от тяжких мыслей и чувств.

Смеялась ли Мари над сентиментальностью многих его страниц? А может, жалела, как бедного простака, вообразившего себя поэтом?

Она, без сомнения, была художницей, и его жалкие попытки писать, должно быть, казались ей смешными.

Молча отвернувшись от Мари, Беннет зашагал дальше. Он знал, что она следовала за ним, так как слышал за спиной ее шаги.

— У вас не было никакого права, — пробурчал он, словно обращаясь к самому себе.

— Я знаю, — прошептала она очень тихо.

«Но если так, — думал Беннет, — то выходит, что мои стихи сохранились, не утеряны».

Собравшись с духом, он проговорил:

— Я ожидаю, что вы вернете мне книжку.

— Конечно, верну. Я как раз собиралась сказать, что она у меня.

Воцарилось неловкое молчание. Но что же Мари думала о его стихах? Ему вдруг ужасно захотелось узнать ее мнение о них. Почему она до сих пор ничего про это не говорила?

Ответ был очевиден, и этот ответ…

Невольно вздохнув, Беннет проговорил:

— Не беспокойтесь, я не возомнил себя поэтом. Просто у меня такой способ коротать долгие часы между сражениями.

Черт побери, теперь он говорил как ребенок, пытающийся избежать наказания. Все, хватит болтать!