Конни Брокуэй - Свадебные колокола Страница 50

— Ему не следует торопиться, — заверила миссис Вандервурт и, словно почувствовав, что много говорить о здоровье одного из слуг несколько вульгарно, сменила тему Разговора.

Синьор Коладарчи начал рассказывать Эвелине о дворцах Рима. Хотя он интересно рассказывал и взирал на нее с явным восхищением, Эвелина все время чувствовала присутствие Джастина, который сидел напротив, даже не делая попытки поддержать разговор с дамами, сидящими слева и справа от него. Прошло еще минут пять, и вдруг Джастин наклонился над столом, глядя прямо на нее, и сказал:

— Эви! Послушайте, Эви!

Она сделала вид, что не слышит. К сожалению, ее сосед за столом услышал его и обратился к ней:

— Кажется, синьор Пауэлл хочет поговорить с вами. Эвелина со вздохом наклонилась над тарелкой с рыбой и, сердито взглянув на Джастина, спросила:

— В чем дело?

— Ну наконец-то отозвались. А то уж я подумал, что вы в своем платье совсем окоченели и не можете двигаться.

Она аж зашипела от возмущения, но он продолжал:

— Забыл сказать вам. Старина Блумфилд скребся в дверь, наверное, хотел, чтобы его накормили. Я ему сказал, что ничего не знаю ни о каком обеде.

— Боже милосердный, Джастин! — в ужасе воскликнула Эвелина. — Почему вы так сказали ему?

— Потому что это правда, — с самым невинным видом ответил Джастин. — Если вы хотите его впустить, то, наверное, найдете его у двери. Он там был не так уж давно.

Гости за столом обменялись удивленными взглядами. Эвелина взяла колокольчик и позвонила. В дверях немедленно материализовался Беверли:

— Что желаете?

— Сходи, пожалуйста, и посмотри, нет ли перед домом мистера Блумфилда… — Заметив улыбочку на его лице, она вскочила на ноги, смущенная и расстроенная. — Нет, не нужно. Я схожу сама.

Она выставила себя на посмешище. Или, вернее, Джастин выставил ее на посмешище. Но с ним она еще разберется. И с Мэри тоже.

Пусть даже француженка руководствовалась самыми лучшими побуждениями, она не должна забивать ей голову абсурдными рассуждениями о ее женственности и интересе к ней Джастина и о том, что стоит ей пальчиком поманить, как он упадет перед ней на колени. Все… пустые мечты!

— Прошу всех извинить меня, — произнесла она и быстро вышла из столовой, шурша тафтой нижних юбок.

Несколько минут спустя Джастин Пауэлл, прикоснувшись рукой ко лбу, заявил, что у него разболелась голова (подмигнув с заговорщическим видом итальянской синьоре, которая, почувствовав, что речь идет о делах сердечных, сочувственно вздохнула), и покинул столовую.

— Сможете ли вы простить меня, Эрнст? Я уверена, что мистер Пауэлл…

— Я знаю все, что сделал мистер Пауэлл. Такие дела не имеют международных границ, дорогая моя, — с улыбкой отвечал Эрнст. Он взял обеими руками ее руку. — В его положении я сделал бы то же самое.

Как объяснить такому милому, наивному человеку, что его подозрения относительно Джастина являются абсолютно необоснованными?

— Послушайте, Эрнст. Вы ошибаетесь. Забывчивость мистера Пауэлла не имеет никакого отношения к его личным чувствам к вам или ко мне.

Эрнст прищелкнул языком, покачав головой:

— Вы честны и думаете, что другие честны тоже. К сожалению, все не так. Мистер Пауэлл не так беспристрастен, как может показаться.

Эвелина даже не пыталась возражать. Наверняка она, прожив целый месяц рядом с Джастином, знала его лучше, чем Эрнст. Чтобы Джастин скрывал какие-то свои склонности? Абсурд! Джастин — открытая книга. Большая открытая книга, которую все окружающее не интересует. Подумать только, он даже не заметил «новый облик» Эвелины!

Но даже Эрнст, кажется, не заметил изменений, происшедших в ее внешности, или если заметил, то счел их не заслуживающими упоминания. Возможно, ему показалось, что она выглядит глупо. А что, если и Джастин так подумал?

— Что вы скажете о моем платье? — с тревогой в голосе спросила она.

Он рассеянно поморгал.

— О… платье?

— Это не мой стиль, не так ли? Выглядит на мне кошмарно. Я в нем похожа на цыпленка в страусовых перьях, ведь так?

Он бросил на нее беспомощный взгляд.

— Страусовых? Цыпленок? Я не понимаю. Ваше платье самое… — Он чуть помедлил, входя в холл. Но договаривать до конца предложение не обязательно. Все и так ясно.

— Неподходящее? — подсказала она.

— Скорее «неожиданное», — определил он и улыбнулся, как ей показалось, ободряющей улыбкой. — Мне больше нравится серое платье. Оно похоже на вас. На вас настоящую.

— На настоящую меня?

— Да, — кивнул он. — Простую. Без прикрас. Честную и трудолюбивую.

Она попыталась улыбнуться в ответ, но, очевидно, улыбка не получилась, потому что на лице Эрнста появилось несчастное выражение.

— Я плохо выразил свою мысль! Извините меня! — воскликнул он. — Я лишь хотел сказать, дорогая леди Эвелина, что с вами легко и просто, что вы не прибегаете ни к каким уловкам и хитростям и не любите излишеств.

— Ошибаетесь. Я люблю излишества, если речь идет об оборочках и воланчиках. Просто мне кажется, что они странно выглядят… на некоторых женщинах.

— Странно? — повторил он, как будто пробуя слово на вкус, и нахмурил лоб, отчаявшись постичь тонкости чужого языка. Эвелина почувствовала, что поставила Эрнста в неловкое положение, и улыбнулась.

— Не имеет значения. Мы говорили всего лишь о платье, ведь так?

— Так! — с облегчением вымолвил Эрнст. — И не тревожьтесь о своем внешнем виде. Вы всегда выглядите так, как надо.

Как надо. Наверное, такое определение все-таки лучше, чем «и так сойдет». Вероятно, он дал ей самую высокую оценку, на которую она может рассчитывать. С каких пор она стала такой падкой на похвалу мужчины? Нет, не похвала любого мужчины ей нужна. А похвала Джастина.

— Ваш доверительный разговор со мной дает мне смелость говорить вам такие вещи, которые обычно джентльмен может высказать леди только после нескольких месяцев общения. По крайней мере в моей стране так принято, ^о здесь все по-другому. Все здесь происходит гораздо быстрее. Мне кажется, что если я упущу момент, то момент пройдет и я буду сожалеть о нем.

Он пристально посмотрел на нее.

Оторвавшись от мыслей о Джастине, Эвелина переключила внимание на Эрнста. Она знала, что дальше последует.

На мгновение прорезавшийся внутренний голос пропищал, что ей следует взять то, что он собирается предложить, потому что порыв основывается на настоящем чувстве, глубоком уважении и искреннем восхищении. А разве не эти качества она всегда хотела видеть в своем будущем муже?

Еще полгода назад она, возможно, прислушалась бы к разумному внутреннему голосу. Всего три месяца назад она сама бы решила, принять или не принять предложение Эрнста. Всего месяц назад она могла бы стать ему хорошей женой. Даже три недели назад…