Линда Кук - Вслед за луной Страница 50

Джоанна осадила миниатюрное животное рядом с Паэном и протянула к нему руки, чтобы он снял ее с седла.

— Во сколько она вам обошлась? — осведомился Паэн. Джоанна улыбнулась.

— Поставьте меня на землю и поскорее седлайте вашу лошадь. Нам пора в путь.

— Сколько? — не отступал Паэн.

— Я отдам вам золото, как только мы доберемся до Уитби, — уклонилась она от ответа.

Аббатиса уже направлялась через весь двор в их сторону.

— Мне нужно будет хоть что-нибудь ей дать, — буркнул Паэн. — Скажите мне, сколько я ей должен.

— Двадцать денье.

Он опустил ее на землю.

— Двадцать?! — изумился он.

— Она славная кобылка, к тому же такая красивая. Я оставлю ее у себя и буду ездить на ней дважды в год по дороге между фермой и Уитби, чтобы она не застоялась без дела…

— Положим, она и впрямь хороша, но все же не стоит двадцати денье.

— А седло?

— Седло будет привлекать воров, как мед мух, — отозвался Паэн. — Разве вы не могли купить одну лошадь, без седла? Я найду вам другое, ничуть не хуже…

— На нем нет драгоценных камней, — возразила Джоанна. — Просто оно по краям покрыто росписью и позолотой.

— Лучше объясните это грабителям, когда те набросятся на вас, выскочив из чащи леса, и тогда, быть может, они оставят вас в покое и будут ждать другого, менее тщеславного путешественника.

Аббатиса уже стояла рядом с улыбкой предвкушения на губах. Зажмурив глаза, Паэн протянул ей мешочек с деньгами.

— Вы можете взять себе все золото и кошелек в придачу, — пробурчал он, — если дадите моей супруге кусок ткани попроще, чтобы она могла прикрыть всю эту.., роскошь.

Он не успел еще договорить, как аббатиса уже опустила мешочек в ящик для пожертвований и скрылась в аббатстве. Вскоре из-за дверей показалась молоденькая послушница с отрезом коричневой ткани.

— Это хорошая материя, — пояснила она, — сотканная специально для наших облачений.

— А теперь она будет украшать седло, предназначенное для дамы совсем иного сорта, — пробормотал себе под нос Паэн. Он обернулся к Джоанне, которая почесывала загривок кобылы, и прошептал ей на ухо:

— Мне казалось, что такая здравомыслящая женщина, как вы, к тому же дочь торговца шерстью, не позволит этой вредной старухе всучить вам седло куртизанки.

— Оно досталось мне вместе с кобылой по разумной цене, — ответила Джоанна, — и подходит ей как нельзя лучше.

— Так вот как вы распоряжались дома вашим серебром? Мне с трудом верится, что у вас осталось хотя бы су на ваше приданое.

— Нет, — ответила Джоанна. — Такое случилось впервые. Что-то в ее голосе заставило Паэна всмотреться внимательнее в ее улыбающееся лицо.

— То есть?

— Я никогда раньше не тратила деньги на собственные удовольствия. — Джоанна погладила серебристую гриву кобылы.

— Но ведь вы же носили платья из узорчатой шерсти и шелка…

— Только потому, что этого требовало мое положение. Если бы я оделась во что-нибудь попроще, мой дядя стал бы возражать, а муж счел бы себя оскорбленным. Эта лошадь, — продолжала Джоанна, — настоящая красавица, к тому же на вид смирная, и я купила ее потому, что она пришлась мне по душе. — Она неожиданно смутилась и посмотрела на него. — Я собиралась расплатиться с вами в Уитби. Если не ошибаюсь, вы говорили, что у вас где-то поблизости есть тайник.

Паэн с улыбкой кивнул. Если Джоанне и впрямь так хочется приобрести это вычурное седло для своей кобылки, он позаботится о том, чтобы оно попало в Уитби, не доставшись наглым разбойникам.

— Как удачно, не правда ли, что мне пришло в голову зарыть деньги в землю именно здесь, недалеко от северной дороги? И нам не придется ехать до самого Джипсуика мимо придорожных таверн, кишащих конокрадами, чтобы забрать их у какого-нибудь подвыпившего ремесленника, который может вспомнить, а может и не вспомнить о том, что я отдал ему свои деньги на хранение.

Джоанна улыбнулась:

— Да, это большая удача. Готова держать пари, что, если бы посаженное в землю золото давало всходы, ваши тайники превратились бы к этому времени в пышные сады, с которых любой из окрестных жителей мог бы собрать себе целое состояние.

Даже в их келье в крепости тамплиеров она не улыбалась так весело и непринужденно. Он положил руку на загривок лошади.

— Вы не шутите, Джоанна? Неужели до этой кобылы вам ни разу не довелось купить себе что-нибудь просто ради собственного удовольствия?

Она отрицательно покачала головой.

— Но ведь вы же богаты! Вы принесли в приданое Ольтеру Мальби полные сундуки золота…

— И никогда за всю жизнь не видела более бездарной траты денег. Даже если бы мой дядя выбросил их в море, я и то чувствовала бы себя куда более счастливой. Так что теперь, когда у меня больше нет сундуков с золотом, дожидающихся, пока в Уитби нагрянет очередной алчный до чужих богатств вельможа, я могу позволить себе купить любую вещь, которая мне приглянулась. Если я снова выйду замуж, у меня уже не будет приданого.

Паэн робко коснулся рукой ее плеча. Никогда больше ему не суждено делить ложе с Джоанной Мерко. Она была не для него, и он не мог подвергать ее риску забеременеть, зная, что у него не было никакой надежды дать ребенку свое имя. В один прекрасный день Джоанна выйдет замуж за какого-нибудь достойного человека, который разделит с ней ее взгляды на жизнь и будет счастлив стать ее мужем — все равно, с приданым или без. В это мгновение Паэн отдал бы все на свете, лишь бы этим человеком стал он сам.

В тот же день они покинули аббатство, несмотря на то что Паэн уговаривал Джоанну задержаться здесь еще на несколько дней. Она, судя по всему, пребывала в прекрасном расположении духа, а два теплых плаща, в которые она закуталась, спасали ее от пронизывающего ветра, со свистом проносившегося вдоль северной дороги. Ее огромная кольчуга, высушенная, смазанная маслом и привязанная к задней луке седла, была здесь же наготове на тот случай, если холод еще усилится.

За первые дни их путешествия в Уитби Паэн успел оценить по достоинству прелестную кобылку, на которой ехала Джоанна, поскольку явная дороговизна животного давала ему удобный предлог проводить каждую ночь возле конюшни, чтобы отпугнуть воров. Таким способом ему удавалось удержаться от соблазна оказаться в постели Джоанны, не объясняя ей причину, по которой он ее избегал.

По прошествии четырех дней пути Джоанна намекнула Паэну, что ее женское недомогание прошло, и, робко извинившись за свою недавнюю холодность, предложила ему разделить ложе в небольшой усадьбе, куда они заехали в поисках ночлега. Паэн внимательно следил за лицами слуг, сопровождавших их к своему хозяину, однако не заметил никаких признаков того, что кто-то из них узнал Джоанну. По-видимому, они приняли их за купца и его жену, которые в Лондоне продавали свой товар перекупщикам, а теперь возвращались домой. Он убедился в том, что Джоанна проведет ночь в безопасности в алькове, встроенном в толстую стену главного зала усадьбы, в то время как слуги должны были спать поближе к яме с горящим углем, а сам владелец поместья с супругой — в просторной постели, стоящей за высокой деревянной ширмой.