Сюзан Кубелка - Сброшенный корсет Страница 51

Правда, дважды ранним утром я находила письма, подсунутые под дверь моей комнаты. Одно письмо было чисто любовным. А в другом он сообщал, что вскоре мы сможем поговорить наедине, совсем одни. Без Эрмины, без его папа́. Только я и он. Но где? И прежде всего… когда?

Время шло. Тридцать шесть отнять четырнадцать… остается двадцать два. Только двадцать два дня. А потом? Потом Габор с генералом уедут во Францию. В Сассето-ле-Мокондюи, к нашей императрице. И больше я Габора никогда не увижу.

Ужасная мысль.

Но ведь у Габора был план, и у нас будет разговор. Наедине. Опять волнения! Я раскидала одеяла по кровати, чтобы показать, будто послушно проспала послеобеденные часы, затем сняла розовое «домино» и натянула через голову белое ученическое платье — целый день я провела без корсета, какое же это было наслаждение. Я посмотрела в зеркало. Как я выгляжу? Ага! Глаза блестят. От радостного предвкушения письма. И белое платье мне идет. И длинная черная коса… да, неплохо. Очень хорошенькая барышня.

И вдруг я страшно испугалась.

Что это? Меня вдруг бросило в жар, в ушах шумело, и меня опять пронзило то самое чувство, которое я испытала перед «Юной спасительницей». Я вдруг поняла, что сегодня произойдет что-то важное. Что-то значительное, новое. Еще сегодня. Завтра в это время я буду уже другой.

Сердце мое колотилось. Схватив толстую синюю папку с нотами, я побежала к двери.

ГЛАВА 12

Письмо, которое я нашла под пальмой, в солнечном пустом актовом зале, было коротким и ясным:

«Уже сегодня мы увидимся наедине. Omnia vincit amor».

Я пришла в такое волнение, что, опустившись на рояльную банкетку, как безумная принялась играть гаммы, вверх-вниз, в бешеном темпе, а когда возбуждение улеглось, попробовала сыграть «Фата Моргана» Иоганна Штрауса. Это было прекрасно. Но не совсем отвечало моему настроению.

Тогда я начала арию из «Летучей мыши», которая всегда была у меня на слуху — настолько совершенно это сочинение, и сразу за ней темпераментная венгерская полька. Тут был размах.

Не успела я доиграть до конца, как послышался какой-то шум, и я увидела, что большая белая дверь в зал открыта. Я даже не заметила, как вошла Эрмина. Она так неслышно пробралась к первому ряду, что я изумленно прервала игру посреди такта.

Эрмина выглядела совсем не так, как нынче утром. Круглые щеки раскраснелись от волнения. Карие темные глаза блестели. На ней было темно-вишневое платье для визитов, украшенное на рукавах и по подолу розовыми лентами, светло-коричневая шляпка на темных волосах, большой шелковый бант цвета цикламена, и она была туго затянута, как на Рождество. На руке самое красивое ее кольцо — с большим круглым рубином в обрамлении бриллиантов, подарок на именины от брата Фрица. Оно красовалось на среднем пальце правой руки поверх белой кружевной перчатки и переливалось на солнце.

Эрмина улыбнулась мне. Положив зонтик на свободное сиденье, она подошла к самой рампе, насколько позволял кринолин.

— Прошу прощения, — тотчас сказала я, — я так давно не играла…

Эрмина кивнула:

— Я так и думала, что найду тебя здесь, незачем извиняться. Ну как ты, Минка? — По ее голосу я поняла, что произошло что-то невероятное.

— Отлично, — ответила я, положив руки на колени.

— Это очень важно. Знаешь, что сказал наш генерал? В замке? После завтрака? За черным кофе? Угадай?

Я вздохнула.

— Не догадываешься?

— Что я не умею ездить верхом.

— Не угадала.

— Что он понапрасну тратит на меня время.

— Опять не угадала. Он заявил перед всеми, что никогда еще не видел женщины, которая так изящно сидит на лошади, как ты, — за исключением нашей императрицы.

— Нет!

— Тем не менее!

— Он так сказал?

— Слово в слово.

— Он изъяснялся на латыни?

— Вовсе нет. И был абсолютно трезв, если ты это имеешь в виду.

— Тогда я ничего не понимаю.

— Так, с чего я начала? — Эрмина раскрыла свой веер. — Генерала как подменили. Ты стала его страстью. Скачешь, как настоящая венгерка. Чувствуешь лошадь, отважна, как драгун, с перцем в крови, и всякое-другое, что я не стану повторять, иначе это вскружит тебе голову. Сплошные комплименты… А теперь серьезно. Послушай, — она снова закрыла веер, — он свел с ума весь замок своими восхвалениями и всех нас вверг в этот водоворот; должна сказать тебе, что еще чуть-чуть — и я поставила бы на тебя все свои драгоценности.

— Надеюсь, вы не сделали этого.

— Я нет. Зато остальные сделали.

— Это кто же?

— Остальные гости. На тебя ставили драгоценности и золото. Заключали невероятные пари. Один из родственников хозяина замка поставил свои поместья под Рагузой.

— Что?!

— Два виноградника и дом у гавани.

— Но этот господин никогда не видел меня! Он совсем меня не знает.

— Тебя нет, но твои корни… твоих учителей.

— Это значит, что мы выиграем 18 августа.

— Похоже на то.

— Но если я проиграю, этот господин потеряет свои поместья, а виновата буду я.

— Нет. Тогда ему не повезет. Но в следующем пари он отыграется. Не беспокойся, таковы нравы гарнизонного города. Во всяком случае, сейчас фавориткой являешься ты.

— Прошу прощения, что значит фаворитка?

— Большинство спорщиков ставят на тебя.

— А остальные?

— На твою соперницу…

— Какую соперницу? Я не слышала ни о каких соперницах.

— Нет? — Эрмина уставилась на меня. — Ты выступаешь против госпожи Хольтер, вдовы архитектора. Его Превосходительство не говорил тебе об этом?

— Ни слова.

— Ну, это похоже на него, — возмущенно сказала Эрмина. — По городу гуляют самые невероятные слухи, в казарме это тема номер один, а главное действующее лицо в полном неведении.

— Кроме того, это нечестно. Госпожа Хольтер занялась верховой ездой сразу после Троицы, а я всего две недели назад. Почему со мной так поступают?

— Это вопрос, — Эрмина забарабанила пальцами по рампе. — Не могу понять, что он себе думает, наш дикий гусар.

— Он подсыпает перцу в наше дело, полагает мой старик. — Это был голос Габора. Я тотчас почувствовала резь в желудке, а сердце мое учащенно забилось. Я обернулась. Позади меня стоял Габор собственной персоной. Вероятно, он прошел на сцену через дверь за кулисами. А я сидела тут в детском платье, без шнуровки…

— Пожалуйста, извините меня за вторжение, дорогая тетушка. Мое почтение. Добрый день, сударыня!. — Он улыбнулся мне с неизменным восхищением. — При двух всадницах больше заинтересованных лиц. Папа́ уверяет, что это повышает ставки.