Виктория Холт - Начало династии Страница 52

У Людовика две дочери. Хотя нет, эти дочери, Мария и Аликс, от Элинор, значит, на них рассчитывать не приходится. Но у него уже есть дочь от второго брака. Не обручить ли своего сына Генриха с этой девочкой? Помолвка ничему не помешает. Если потом, когда дети подрастут, он решит, что этот брак ему ни к чему, отменить помолвку большого труда не составит. Но в данный момент, когда дети еще в колыбели или едва вышли из нее, такой союз будет полезен обоим монархам. Но согласится ли с этим Людовик? Генрих в душе его презирал: слабый человек! Элинор много рассказывала о нем, и если тот действительно так противился их разрыву, как она передавала, а потом все-таки отпустил ее, то он к тому же дурак. И все же, если ему толково все изложить, он должен с Генрихом согласиться.

Самому ехать к Людовику с таким предложением не стоит, продолжал рассуждать Генрих. Человеку, который отнял у него жену, лучше в Париже не показываться. Надо направить к Людовику своего посла. Такой человек у Генриха есть. Это его канцлер Томас Беккет. Генрих высоко чтит своего канцлера, как не уважает больше никого во всем королевстве. Он доверяет Лестеру и Ричарду де Луси, а Беккетом он восхищается и попросту его любит. Генрих даже считает Томаса гением. Для такого деликатного поручения лучше человека не найти. Он пошлет Беккета во Францию, а сам тайно посетит Вудсток, где в королевском лесу строится домик, маленький рай, куда он поселит свою Розамунд и где она родит ему ребенка.

Приняв решение, Генрих времени даром не терял. Как только эта мысль у него созрела, он тут же послал за Томасом.

ВЗЛЕТ БЕККЕТА

Талант Томаса Беккета находил признание не только у короля. Этого удивительно одаренного человека заметил и по достоинству оценил архиепископ Теобальд.

Происхождение Томаса было необычным. Отец его, по имени Джильберт, вышел из семьи купца в городе Руане. Этот купец увидел в Англии после норманнского завоевания большие возможности для торговли и, подобно многим искателям счастья, переселился туда. Детство Джильберта проходило в деревне Тиерсвиль. Одним из его друзей по детским играм был Теобальд, мечтавший посвятить свою жизнь служению церкви. Так у мальчика и получилось. Его жизненный путь, начавшись в монастыре, постепенно привел его на престол архиепископа Кентерберийского, а привязанность к другу детства у него сохранилась.

Дело купца процветало, он вошел в число самых почетных горожан Лондона. Дом Джильберта был открыт для дворянства, и многие рыцари охотно останавливались на ночлег у гостеприимного купца. Он не преследовал цели превратить свой дом в обыкновенную гостиницу, нет, почетные гости были именно почетными гостями; все дело в том, что, открыв свой дом для богатых и знатных особ, купец обрел влиятельных друзей и полезные для своего дела связи, что сыграло свою роль в судьбе двух дочерей и сына.

Сам Джильберт по характеру был человеком романтичным. Еще в молодые годы, когда был холостым, он, подобно очень многим в те времена, решил совершить паломничество в Святую землю. Отправился он в этот долгий и опасный путь с одним слугой, верно ему служившим, по имени Ричард. После многих злоключений они добрались до цели, помолились у гробницы Христа и, почувствовав себя освобожденными от грехов, отправились обратно.

Дорога домой оказалась полной еще более опасных приключений. Не успели они отъехать далеко, их караван перехватили сарацины, и Джильберт с Ричардом попали в плен. К своему несчастью, они оказались в руках жестокого эмира Амурата, имевшего обыкновение обращать пленных христиан в рабство. Когда новые пленники предстали пред злобным неверным, благородство и гордая осанка англичанина произвели на него впечатление. Первым желанием эмира было сломить гордеца. Джильберта бросили в подвал и заковали в цепи. Но пленный христианин и там держался с достоинством. Тюремщики стали относиться к нему с уважением, он, быстро научившись понимать их язык, даже сдружился с ними.

Однажды, придумывая себе развлечение, эмир вспомнил о рабе-христианине. Ему подумалось, так ли он хорош и горд, каким держался в первые дни плена. Велел привести раба и снова поразился его выдержке. Хотя и жесток был Амурат, он любил красивое во всех проявлениях, и ему стало жаль губить обаяние этого человека. Но каково было изумление эмира, когда Джильберт заговорил с ним на его собственном языке. При этом поспешил объяснить, что тюремщики вели себя с ним как и полагается, просто он чуток к чужой речи и быстро ее усваивает, ничего другого, мол, тут не кроется.

Это сломило холодность сурового эмира. Обладая некоторой ученостью, он не мог не оценить эту способность пленника. Амурат стал его расспрашивать о жизни в Англии, о христианской вере. Толковые ответы Джильберта так его заинтересовали, что на следующий день он снова велел привести к нему раба и завел долгую беседу о нравах и обычаях западного мира. Так Джильберт стал регулярно покидать свое узилище для бесед, которые вошли у эмира в привычку. Вид пленника никак не вязался с дворцовой роскошью и содержанием утонченных бесед. Эмир решил, что место для Джильберта не в подвале, а в дворцовых покоях. Он велел отмыть Джильберта и переодеть в новое платье.

Для Джильберта началась жизнь благородного сарацина. Но он продолжал чувствовать себя пленником и не переставал думать о побеге. Пользуясь своим новым положением, он тайно встречался со своими земляками, оказавшимися в доме эмира в качестве рабов и прислуги. Одних там держали в цепях, другие ходили с колодкой на шее, но все мечтали вырваться из плена. Джильберт никого не оставлял без внимания, поддерживая и помогая, чем мог. Он неустанно думал о способе освобождения для всех. Его привилегированное положение в доме очень помогало. Зная расположение всех помещений дворца, ему было нетрудно наметить безопасные пути для бегства. Помогло ему и то, что эмир стал брать Джильберта с собой в загородные прогулки, и он хорошо изучил окрестности дворца.

Собратья Джильберта по несчастью глубоко почитали его за доброту и порядочность и верили ему безгранично. Покаянием у Гроба Господня он очистился от грехов, и, как человек религиозный, он не мог взять на душу новый грех небрежения к своим братьям по вере, даже захоти он поступить так умышленно. Помыслы же у Джильберта были обратные. Он часто молился вместе с ними, и самой горячей и общей мольбой несчастных пленников была молитва о святом наставлении на путь спасения из рабства.

Время шло, а интерес эмира к пленнику не убывал. День ото дня Джильберт изъяснялся все более бегло, а беседы с эмиром становились все более глубокими, и однажды в награду за такое развлечение эмир позвал Джильберта к столу на обед. Обед этот определил всю дальнейшую судьбу Джильберта, потому что за столом оказалась вся семья эмира и в том числе его младшая дочь.