Пэм Розенталь - Служанка и виконт Страница 53

Если все пойдет так, как задумано, то она проживет в деревне два месяца: один до рождения ребенка, а другой — после. Потом поступит на новое место и отдаст дитя кормилице.

Ей была ненавистна мысль, что ребенка будет кормить кто-то чужой. Она не одобряла обычай отдавать свое чадо, вверяя его нищей, изнуренной работой женщине, которая делает это только ради денег. И она знала, чем это грозит: дети, и богатые и бедные, часто умирали от равнодушного отношения к ним.

Она могла бы воспроизвести наизусть отрывок из романа Руссо о некоторых матерях, которые, «избавившись от своих младенцев, радостно кидаются в водоворот наслаждений городской жизни». Она со стыдом вспомнила, какую бурю негодования у нее, подростка, вызвали эти слова. Как в своем возмущении она охотно оставляла без внимания положение матерей, у которых не было выбора. Как и сам великий философ, Мари-Лор не допускала и мысли о том, каково матери отдавать своего ребенка и лишь надеяться на лучшее.

Вот еще пример того, что вас учит жизнь, а не книги. Она должна быть разборчивой при выборе кормилицы. Наверное, некоторые добрее, менее измотаны, чем другие. Если повезет, она найдет работу, где иногда будет немного свободного времени; она согласится на меньшее жалованье в обмен на возможность время от времени видеть младенца. А за этот месяц перед возвращением к работе она просто должна дать столько любви (и столько своего молока) маленькой Софи или Александру (ей было все равно, будет это мальчик или девочка), что их хватит на все время разлуки.

Книжная лавка, естественно, откладывалась на неопределенный период. Главным было содержать себя и ребенка, оставаться независимой и никогда (она позволяла себе думать об этом только мгновение, когда просыпалась среди ночи) не опускаться до положения, когда приходится чистить ужасную уборную гостиницы за кусок хлеба и комнату.

Время проходило удивительно приятно. Мари-Лор, казалось, спрятала все свои огорчения и разочарования, связанные с Жозефом, в какое-то дальнее, недоступное место. «Я в нем ошиблась, — говорила она себе, — ладно, пусть будет так». Странно, но она была непоколебимо уверена, что все еще его любит, — возможно, благодаря внутренней убежденности, что ее чувства полезны ребенку. Она не полагала, что медицинская наука с ней согласится, но верила, что ребенок будет счастливее и здоровее, если свои девять месяцев созревания будет находиться под любящим сердцем. Самое главное — ребенок никогда не должен испытывать недостаток любви. Ей и младенцу повезло, они были в безопасности и о них хорошо заботились. Даже погода смягчилась, был уже март, и в Прованс пришла ранняя теплая весна.

Начинал расцветать миндаль. Робер принес Мари-Лор сломанную узловатую веточку с пробивавшимися из бутонов цветами.

— Давай поставим ее в старый кувшин на подоконнике, — предложила она, поднимая глаза от молодого зеленого горошка, который чистила. — Приятно посмотреть, как они будут распускаться, каждый день понемножку.

Они улыбнулись друг другу, приветствуя весну и новую жизнь.

В этот день Робер делал «мадленки» к чаю. Осторожно он отмерил муку, сахар, соль. Делать маленькое печенье в форме ракушек было проще по сравнению со сдобным тестом, но Робер стремился к совершенству. Он вбил три больших свежих яйца в тесто и начал вливать полфунта растопленного масла.

— Ты уже выбрала вторые имена? — спросил он, разливая смесь по формочкам.

— Если это мальчик, он будет Александр Жозеф, Александр в честь моего папа, а Жозеф, — она заговорила сдержанным тоном, — ну, ты знаешь, в честь кого.

Робер пожал плечами и отошел, чтобы положить масло на место. Кто-то принес груду грязных горшков, и Мари-Лор достала из очага горячую воду. Проходивший мимо Жак сделал непристойный жест, указывая на живот Мари-Лор, и расхохотался, когда Робер погнал его прочь.

— А для девочки? — через некоторое время спросил он.

— Что? О, второе имя. Нет, если это девочка, она будет Софи, как мама. Но я еще не придумала второе имя.

— Придумаешь, — сказал он и протянул ей только что испеченную «мадленку». — Попробуй.

— М-м… — Печенье таяло на языке, легкое и сдобное одновременно, со слабым запахом лимона, отчего оно не казалось пресным. — Чудесно, Робер, — сказала она. — Само совершенство, ты будешь таким же мастером, как месье Коле.

Он покраснел.

— О нет, Мари-Лор.

— И ты очень хороший друг, — добавила она. Веселая искорка блеснула в ее глазах.

— Знаешь, если это девочка, я назову ее в честь тебя, чтобы вспоминать тебя таким, какой ты сейчас.

— Софи Роберта? — Это показалось ему неблагозвучным.

— Софи Мадлен, — с удовлетворением произнесла она. — Разве не красиво?

Он согласился, и Мари-Лор углубилась в свою работу с чувством удовлетворения. «Софи Мадлен или Александр Жозеф, — думала она, — ты будешь счастливым ребенком, ибо обязательно наследуешь таланты своего отца. А от своей матери — моим даром тебе будет стойкость и упорство. И верность в любви».

Глава 4

Наступил апрель, буйно зацвели вишневые деревья, громко запели птицы, установились ясные солнечные дни и теплые звездные ночи. И ни одного письма для Мари-Лор, кроме короткой записки от Жиля, в которой он смущенно сообщал, что Огюстен Риго женился на своей кузине Сюзанне из Нима.

После Пасхи герцог с герцогиней задумали целый ряд торжеств, чтобы вознаградить себя за воздержание во время поста. И неожиданно Мари-Лор почувствовала, что ей трудно справляться с работой. Она чувствовала себя разбухшей, огромной, сгибающейся под все возрастающим весом.

Одежда едва налезала на нее, несмотря на безобразные клинья, которые они с Луизой вставляли в платье. Даже туфли и чулки казались слишком тесными. Спина ужасно болела.

День сменялся другим. Скоро она уйдет отсюда, успокаивала себя Мари-Лор. В любой день. Она с трудом просыпалась по утрам, натягивала платье и совала голые ноги в деревянные башмаки, которые ей кто-то одолжил. Единственное, чем она могла управлять, были волосы, которые благодаря ее стараниям оставались красивыми и блестящими.

Она шепотом подбадривала себя и младенца. «Мы обойдемся без него, — упрямо повторяла она. — Он нам не нужен. Мы сами о себе позаботимся. У нас есть собственные деньги».

Она старалась не слишком часто пересчитывать свои сбережения. Но иногда эти семьдесят восемь ливров в маленьком мешочке были ее единственным утешением. И в одно прекрасное апрельское утро она поддалась искушению.

Вокруг никого не было, хотя она слышала, как Робер и месье Коле возятся в кладовке. Она успеет взглянуть на свой тайник до их возвращения. Мари-Лор вытащила кирпич и… ничего не увидела.