Дафна дю Морье - Дух любви Страница 55

– Обманывала меня, ты… обманывала меня… Клянусь богом, я заставлю тебя жестоко страдать за это.

Энни, шатаясь, поднялась с кровати и прижалась к стене, закрываясь от него руками.

– Так давай же… давай, – крикнула она, – убей меня и своего невинного ребенка. Я не стану тебя останавливать. Но прежде чем умереть, я вот что скажу тебе… я тебя ненавижу… да, ненавижу и прокляну за все, что ты со мной сделал. После этого ты не будешь знать мира и покоя… станешь еще более одиноким, чем прежде. Люди будут еще больше сторониться тебя. В Плине тебя будут бояться и ненавидеть. Когда-то за один твой взгляд я готова была жизнь отдать, но твое холодное, гордое сердце я никогда не любила.

Джозеф покачнулся и уронил свечу на пол.

– Джанет! – крикнул он. – Джанет! – Дом звенел от его криков. – Джанет, – звал он, – Джанет, приди ко мне.

Он выбежал из дома и поднялся на скалы к развалинам Замка.

Джозеф упал на колени на жесткую, промерзлую землю и согнулся под тяжестью горя. Вдруг он почувствовал, что его головы касается чья-то рука, и ощутил присутствие рядом с собой живого существа. Он поднял страдальческие глаза и увидел рядом свою любимую, но не такую, какой он ее знал, а молодую и стройную, почти девушку. Шепча слова любви, она привлекла его к себе. И он понял, что она принадлежит прошлому, тому времени, когда он еще не родился, но сразу узнал в ней ту, что принадлежала ему, и только ему.

– Успокойся, любовь моя, успокойся, отбрось свои страхи. Я всегда рядом с тобой, всегда, и никто тебя не обидит.

– Почему ты не приходила раньше? – прошептал он, крепче прижимая ее к себе. – Они пытались отнять меня у тебя, весь мир черен и полон демонов. Дорогая, любимая, нет правды, нет для меня дороги, которую я мог бы выбрать. Ты поможешь мне, ведь, правда, поможешь?

– Мы будем страдать и любить вместе, – сказала она. – Каждая радость, каждая боль твоей души и твоего тела будут и моими. Дорога сама скоро тебе откроется, и тогда мрак покинет твою душу.

– Я часто слышал твой шепот и внимал благословенным словам утешения. Ведь мы разговаривали друг с другом, одни в тиши моря, на палубе корабля, который есть часть тебя. Почему ты раньше никогда не приходила, чтобы вот так же меня обнять и прижать мою голову к своему сердцу?

– Я не понимаю, – сказала она, – не знаю, откуда мы явились, не знаю, как спала с моих глаз пелена и я пришла к тебе. Но я услышала, как ты зовешь меня, и ничто не смогло меня удержать.

– С тех пор как ты меня покинула, потянулись долгие трудные дни, я не следовал твоим советам и не оправдал твоей веры в меня, – сказал он.

Посмотри, какой я старый, мои волосы и борода поседели, ты же молода, моложе, чем я тебя помню, у тебя чистое девичье лицо и нежные, мягкие руки.

– Я не имею представления ни о том, что было, ни о том, что будет, но твердо знаю, что время непрерывно и здесь, в нашем мире, и в любом другом. Для нас нет разлуки, для нас нет ни начала, ни конца: мы неразлучны, ты и я, как звезды неразлучны с небом.

Тогда он произнес:

– Любимая моя, все шепчутся, будто я безумен, будто рассудок покинул меня и в глазах моих горит опасный огонь. Я чувствую, как ко мне подкрадывается тьма, и, когда она окончательно наступит, я не смогу ни видеть, ни чувствовать тебя, тогда здесь останутся только пустота и отчаяние.

В эту минуту туча закрыла луну; он задрожал, и ему показалось, что он лежит на ее руках, как ребенок, ищущий утешения.

– Когда мрак начнет подступать к тебе, не бойся его, в эти часы я буду держать тебя так же, как держу сейчас, – утешила она его. – Когда, борясь с самим собой, ты утратишь способность видеть, слышать, я буду рядом, я буду бороться за тебя.

Джозеф закинул голову и увидел, как, вся белая, с улыбкой на устах, она стоит на фоне неба.

– Этой ночью ты ангел, – сказал он, – ангел, который стоит у Небесных врат, ожидая рождения Христа. Сегодня Рождество, и в Лэнокской церкви поют гимны.

– Пятьдесят лет или тысяча, какая разница, – сказала Джанет. – И то, что мы оба пришли сюда, тому доказательство.

– Значит, ты больше никогда меня не покинешь? – спросил он.

– Никогда, никогда не покину.

Джозеф опустился на колени и поцеловал ее запорошенные снегом ноги.

– Скажи мне, Бог есть?

Он заглянул ей в глаза и прочел в них истину.

С минуту они стояли рядом и, глядя друг на друга, видели себя такими, какими уже никогда не увидят на земле. Она видела перед собой мужчину, согбенного, измотанного жизнью, с буйными растрепанными волосами и страдальческими глазами; он же видел девушку, молодую и бесстрашную, с залитым лунным светом лицом.

– Доброй ночи, матушка, красавица моя, любовь моя.

– Доброй ночи, любимый, дитя мое, сын мой. И вновь разлился туман и скрыл их друг от друга.

Теперь Джозеф не знал, не помнил о том, что случилось до этой встречи: его память угасла, рассудок помутился. Он спокойно спустился с холма, бесшумно вошел в Дом под Плющом, молча прокрался в свою старую комнату, в которой жил мальчиком и которая пустовала после отъезда Кристофера. Потом разделся, лег на кровать и заснул. Он не слышал ни тихих стонов Энни, ни приглушенного плача Кэтрин; его не потревожили даже приход врача и движение в доме.

Он проспал до самого утра первого дня Рождества. Проснувшись, он встал, оделся и спустился в кухню. Нашел что-то поесть и сел перед пустым камином. Какие-то люди нарушили его мирные размышления, и он попросил их оставить его в покое и дать ему посидеть в тишине. Her, он никуда не пойдет, не выйдет из дома. Не будут ли они настолько любезны, чтобы дать ему отдохнуть в одиночестве? Он никому и ничему не принесет вреда.

В дверях, вытирая фартуком глаза, плакала какая-то девушка. Он предложил ей немного своего хлеба, ему было очень жаль видеть ее в слезах. Затем ее лицо сморщилось, и она ушла. Интересно, кто это, подумал он, и почему в доме такая суета, то приходят, то уходят.

Подошел какой-то человек и сказал, что он врач. Но врач ему не нужен. Никто не болен. Кто-то взял его за руку и сказал, что его жена и новорожденный ребенок умерли.

Он покачал головой и улыбнулся.

– Я не женат, и у меня нет ребенка… вы ошиблись.

Потом он повернулся к ним спиной и протянул руки к холодному камину.

– Может быть, кто-нибудь разведет огонь? – предложил он. – В это время года по утрам холодно.

Но они ушли и оставили его одного. Должно быть, забыли. Возможно, все это ему только приснилось. Впрочем, неважно, он и сам разведет огонь. Когда в камине начали потрескивать дрова, и занялось веселое пламя, он потер руки и рассмеялся. Затем, вспоминая обрывки старых мелодий, стал тихо напевать себе под нос.

В гостиной он нашел кресло-качалку и принес его в кухню. Теперь можно было раскачиваться: назад-вперед, назад-вперед. Он мог смотреть на яркий огонь, слушать часы, слушать собственный голос, выводивший незатейливые мелодии. Это было очень славно, очень приятно. Кто-то сказал, что сегодня Рождество? Надо же, кто бы мог подумать?