Мэри Бэлоу - Любящее сердце Страница 56

Она вдруг вспомнила о злополучном письме. Тогда Лайонел был с отцом. И он, и его отец какое-то время отсутствовали. Очевидно, они вместе планировали свои действия, решали, что делать с перехваченным письмом. Он бок о бок с отцом вошел в зал и поднялся на возвышение, чтобы быть на виду, где и стоял молча все то время, пока отец читал письмо.

Он сказал, что желает ей только счастья, но как это могло быть правдой? Как, если он действительно думал только о ее счастье, мог он позволить совершиться такому злодейству? Как он мог поступить так жестоко? Даже если бы она была виновата, не всякий человек решился бы так наказать преступницу. Свет еще не видел такого. С тем же успехом они с отцом могли бы сорвать с нее одежду и привязать к столбу на всеобщее осмеяние. Или подвергнуть публичной порке. Впрочем, порка все же последовала, пусть не публичная, но все равно до предела унизительная.

Даже если предположить, что письмо шокировало Лайонела, как он мог столь открыто, столь явно присоединиться к тому, что делал его отец? Как вообще мог такое сделать джентльмен? В особенности джентльмен, утверждающий, что счастье женщины, которую он любит, он ставит превыше всего?

Он только что совершил поступок столь благородный, что она едва не упала в обморок. Но так ли уж благороден, по сути, был его жест? Он не извинился перед ней за жестокость и неджентльменское отношение. Он просто… ему просто надо было показать себя галантным мучеником в глазах всех, кто мог его видеть и слышать. А таких, несомненно, было множество. Теперь его слова знают все гости бала.

Нет, нельзя быть столь несправедливой к нему. Это же Лайонел, Лайонел – ее любовь.

– Красивый поступок, – неуверенно проговорила она. – Благородный.

– Театр чистой воды, – тихо ответил муж. – Он завоевал сочувствие и симпатию общества за счет того, Дженнифер, что выставил виноватой вас.

– Но он пожелал мне счастья.

– Ради вас он и пальцем не шевельнет. В жизни Керзи есть лишь одна большая любовь – любовь к себе. Поймите, Дженнифер, что со мной вам будет в тысячу раз лучше.

Улыбка на миг сползла с ее лица. В голосе его слышалась почти неприкрытая злоба. Дженнифер могла бы подумать, что Торнхилл испытает стыд при виде Лайонела – ведь это он увел у него невесту. Хотя, возможно, в человеческой природе – ненавидеть того, к кому отнесся несправедливо.

И вдруг то, что так долго пробивало путь к ее сознанию, встало перед ней во всей своей жуткой очевидности. Лайонел был со своим больным дядей в Хаймуре два года назад. Кэтрин в Челкотте – по соседству – имела тайного любовника тоже два года назад. Ее соблазнила молодость и красота, как написала она в последнем письме. Дочь ее родилась голубоглазой блондинкой – вся в отца. Габриэль, когда она спросила его, в Лондоне ли отец ребенка, отказался дать ответ. Габриэль ненавидел Лайонела.

Дженнифер не могла понять, как эта мысль до сих пор не пришла ей в голову, и оттого злилась на себя.

– Кто был любовником вашей мачехи? Кто отец Элизы?

Дженнифер в ужасе услышала свой хриплый шепот – эти вопросы она произнесла вслух. Все получилось как-то само собой.

– Нет, – сказал он. Рука его, лежащая у нее на спине, напряглась. – Нет, любовь моя, сейчас не время и не место.

Они обогнули угол: Гейб ловко закружил ее, потом еще раз.

– На нас все смотрят.

Она испытала необыкновенное облегчение оттого, что он отказался ответить, хотя и понимала, что теперь не успокоится, пока не узнает всей правды. И она в страхе отталкивала от себя зловещую догадку.

Танец почти кончился. Но это не избавило ее еще от одного убийственного открытия.

Габриэль ненавидел Лайонела. Но не потому, что Лайонелу суждена была та, которую Габриэль полюбил беззаветно. Она, Дженнифер, была вне игры. Габриэль ненавидел Лайонела совсем по другой причине. Потому что Лайонел был любовником Кэтрин и отказался признать отцовство ее дочери. «Не ищи возмездия», – писала Кэтрин.

Но он стал искать возмездия.

И он отомстил.

В переполненном и душном зале вдруг повеяло могильным холодом. У Дженнифер сдавило сердце от смертельной тоски.

Леди Брилл весьма опасалась того, что недобрая слава об одной ее племяннице пагубно скажется на судьбе другой. Она опасалась того, что на балу у леди Траскотт у Саманты не будет партнеров, и уже приготовилась использовать все свое влияние, чтобы предотвратить возможное бедствие: не дать Саманте простоять весь вечер у стены. Если такое случается однажды, переломить ситуацию бывает почти невозможно – девушка так и останется без кавалеров до конца сезона. Именно поэтому Саманта получила строгий наказ: ей велено было улыбаться как можно больше и как можно ослепительнее.

Но тетя Агата волновалась зря. Обычный многочисленный эскорт появился возле Саманты, едва она переступила порог зала. Не прошло и минуты, как она успела раздать обещания на три первых танца. Даже те господа, что раньше не были замечены в числе поклонников Саманты, сегодня были рядом с ней. Саманта догадывалась, что это неспроста. Свет жаждал сплетен и надеялся почерпнуть у Саманты подробности скандала. Таким образом, своей необыкновенной популярностью Саманта отчасти была обязана позору кузины.

Саманта улыбалась и болтала с мужчинами и юными леди из числа ее знакомых. К ее удовольствию, Дженни тоже не была забыта и не пропускала ни одного танца. Но счастливой Саманта себя не чувствовала. Она видела спектакль, устроенный Лайонелом: как он прошел к Дженни через зал – не вокруг, как это принято, – как поцеловал ей руку, произнес какие-то слова с патетическим видом и, поклонившись, удалился прочь.

Саманта испытывала двойственное чувство. С одной стороны, она была сердечно тронута его благородством и мужеством: безусловно, ему нелегко было пойти на такой шаг; с другой стороны, она была расстроена, узнав, что Лайонел все же не был совсем безразличен к Дженнифер. Даже если она и не могла услышать того, что он сказал Дженни, поскольку находилась в другом конце зала, то вокруг столько говорили об этом, что она знала каждое сказанное им слово, многократно повторенное другими людьми.

Саманта то и дело поглядывала на дверь, с ужасом думая, что он, возможно, решил совсем уехать. Но опасения ее не оправдались. Ко второму танцу он появился вновь. Он подошел к кружку дам, немного поболтал с ними, а на третий танец пригласил одну из них.

Саманта ждала, когда он подойдет. Ну пусть не подойдет, пусть только посмотрит. Пусть даст знак – она поймет. Улыбнется или кивнет. Она ждала жеста, который бы утвердил ее в надежде, что потом, когда наступит более подходящее время, он сделает ей предложение.