Джоанна Линдсей - Будь моей Страница 57

Дверь открылась, и Василия приветствовал сварливый слуга, поразивший Александру своими габаритами. Это был самый высокий и крупный мужчина, когда-либо встреченный ею, по правде говоря, настоящий гигант, хотя и совсем древний старик, морщинистый и седовласый. Судя потому, как он выглядел, ему следовало отойти от дел еще лет двадцать или тридцать назад. Конечно, он был слишком стар для дворецкого, но, тем не менее, видимо, все-таки занимал этот пост, потому что тут же начал раздавать указания многочисленным лакеям, в том числе отправив одного присматривать за лошадьми. Алин догадывалась, что в дни молодости для него не составляло никакого труда отшивать нежелательных визитеров. Да что там в молодости? Ему и сейчас это было раз плюнуть.

Василий называл его по имени — Марус — и сообщил, что не собирается задерживаться в доме, а вернется сюда позже, сегодня вечером. Он не счел нужным представить Александру, поэтому и она решила не обращать на них внимания и осмотреться.

Ее поразили белый мраморный пол и переливчатые блики гигантского витража над дверью, превращающие подвески трех больших хрустальных люстр, свисавших с потолка второго этажа, в сверкающие самоцветы.

Вестибюль был длинным и просторным, с огромной и широкой лестницей в конце и коридорами по обе стороны ее, ведущими в глубину здания.

По левой стороне вестибюля располагалось множество закрытых комнат, а справа — только две пары двухстворчатых дверей; одна из них была распахнута, и в ней виднелся белый ковер. Александре удалось рассмотреть еще кое-какую мебель розового дерева и светло-синюю с золотом обивку на софе и нескольких стульях, и она поняла, что это гостиная.

Высокие стены были украшены превосходными картинами и изящными зеркалами в тяжелых рамах, а вдоль стен тянулись оранжерейные цветы на подставках или длинных столах — наверное, восхитительное зрелище зимой. Поймав собственное отражение в зеркале над белыми розами, Александра вздрогнула. Лицо ее не было пыльным, как обычно: дороги в Кардинии содержались в порядке, но рядом с тщательно уложенными локонами из-под меховой шапки выбивалось несколько прядей, а на подбородке красовалось черное пятно неизвестного происхождения. Одежда, разумеется, была вся измята, и сама она выглядела усталой — более того, измученной, но в этом не было ничего удивительного: путешествие, которое должно было занять три недели, обернулось пятью из-за повозок, но зато все переходы совершались в светлое время суток. А круги под глазами, конечно же, следствие постоянного недосыпания — этот докучливый голосок, мучивший ее последние несколько дней, в основном звучал как раз поздними ночами.

Алин раздумывала о том, следует ли ей сохранить такой ужасный вид для первой встречи с будущем свекровью или, наоборот, потратить несколько минут и привести себя в порядок. Конечно, с кругами вокруг глаз ничего не сделаешь, но, вероятно, в этом доме есть прислуга, которая быстро вычистит и погладит ее одежду. А волосы можно легко…

— Господин!

Резко обернувшись на голос и звук шагов, Александра сначала увидела выпученные глаза Василия и лишь потом — маленькую черноволосую женщину в развевающемся цветастом шелковом кафтане, столь тонком, что он больше напоминал пеньюар. Женщина торопливо бежала по лестнице. На вид лет двадцати с небольшим, она была чрезвычайно красива: длинные черные волосы, ниспадающие почти до колен, большие темные глаза, тело — изящное и стройное, а движения полны грации. Эта грация была заметна даже в том, как она бежала, а черты ее лица казались экзотичными и чувственными.

Александра подняла бровь и переспросила:

— Господин?

— Фатима была рабыней, когда мне ее подарили, — раздраженно пояснил Василий. — Я дал ей свободу, но она выросла в гареме и упорно называет меня…

Александре пришлось перебить его, потому что Фатима была уже рядом и, судя по всему, намеревалась броситься с объятия Василия.

— А ну-ка остановись. — Голос Алин прозвучал столь повелительно, что мог бы остановить и батальон, не говоря уж о бывшей рабыне.

Как ни странно, но Александра даже не рассердилась, хотя положение этой женщины в доме не требовало комментариев. Пару дней назад все было бы совсем иначе. Но сегодня настроение Алин было настолько мрачным и безнадежным, что для других чувств не осталось места, и если бы она не считала, что должна быть последовательной в своем поведении, то вообще бы не сказала ни слова и дала любовникам насладиться счастливой встречей. По крайней мере теперь хотя бы ясно, почему Василий отговаривал ее. Граф весь подобрался, готовый отразить атаку, но Александра лишь спокойно сказала Фатиме:

— Тебе придется найти другое место.

— Но я здесь живу, госпожа.

— Уже нет. Твой господин женится. Фатима повернулась к Василию, считая, по-видимому, что тот как мужчина должен поставить точку в этом споре. И, чтобы обеспечить положительное решение в свою пользу, уже приготовилась плакать: в ее прекрасных глазах засверкали две огромные слезинки. Только теперь Александра ощутила гнев. Бить на жалость, используя мужской инстинкт покровителя и заступника, — что, может быть гнуснее этих женских штучек!

Впрочем, речь шла не о рыцарстве — поколебаться должны были именно животные инстинкты Василия, его похоть, но Александра не собиралась просто стоять и смотреть, как это произойдет.

Она вытащила из-за пояса свой кнут и взмахнула им прежде, чем граф успел ее остановить. Этот свистящий звук тотчас напомнил ему о рубцах, до сих пор багровевших на его коже, но это воспоминание не остановило бы Василия, если бы его суженая решила нанести девушке увечье. Но поскольку Александра всего лишь красноречиво щелкнула кнутом и теперь опять сворачивала его, он решил больше ее не искушать… черт, да он и не мог бы. Василий вырвал у нее из рук кнут и получил в ответ презрительный взгляд.

— Запомни, Петровский, что сначала я всегда честно предупреждаю, а кроме того, у меня есть н другие кнуты. — Внезапно ее лицо приняло угрожающее выражение, и она уставилась своими темно-синими немигающими глазами на Фатиму:

— Ты хочешь делить его постель? В таком случае тебе придется заплатить. Ты уверена, что хочешь этого?

Фатима была слишком напугана, чтобы ответить. Она просто вскрикнула и убежала в глубь дома. Василий разрывался между желанием догнать ее и сказать, что с нее не сдерут шкуру, по крайней Мере пока, и желанием свернуть шею Александре. Поколебавшись, он сделал шаг к своей невесте.

Девушка отступила, но выражение ее лица не изменилось. Казалось, она готова выцарапать ему глаза немедленно, но вместо этого обрушила на него град обвинений: