Джудит Айвори - Чудовище Страница 57

Луиза смущенно потупилась.

– А у вас было много девственниц?

– О, сотни, – ответил он и с шумом встряхнул покрывало.

Но что-то в его голосе привлекло ее внимание, и она снова спросила:

– Когда вы возвращались из Штатов, на каком корабле вы плыли?

– Прости, что ты сказала?

– На каком корабле?

– «Обринье». А почему ты спрашиваешь?

Луиза и сама не знала. Она тряхнула головой и снова опустила глаза, стараясь унять смутную тревогу. Нет, это бред, убеждала она себя.

Просто она в отчаянии и хочет превратить человека, с которым связали ее узы брака, в человека, которого она по-настоящему любит. В этом-то все и дело. Любовь. Да, она и не думала влюбляться в своего друга с корабля. Да, он покинул ее. Любовь не спрашивает разрешения. И отсутствие предмета любви никак на нее не влияет. Да, взрослые люди частенько играют в подобные игры. Но она, Луиза, словно глупенькая школьница, потеряла голову и теперь никак не может успокоиться. Никак не может перестать думать о нем.

И вот она пытается поверить в невозможное: подмечает схожие черты, мысленно строит невероятные предположения, и все только для того, чтобы сделать из Шарля, за которого она вышла замуж, Шарля, которого любила. Как это глупо! «Не будь такой дурочкой, не будь ребенком».

Шарль, с которым ее связали узы брака, промолвил:

– Да, такова жизнь. Моя любимая рубашка принесена в жертву любви.

Луиза насупилась, услышав подтверждение собственным мыслям, и, мельком взглянув на него, заметила, что он вытирает порезанный палец полой рубашки.

«Любовь, – думала она. – Что он знает о любви, этот уродливый человек, женившийся на красавице, с которой едва знаком?»

Неожиданно для себя она сказала:

– Мне очень жаль, простите меня за все. Я прекрасно понимаю вас… ваше положение.

Шарль вскинул на нее глаза, бросив на пол ее нижнюю сорочку.

– Нет, ты даже представления об этом не имеешь, – ответил он.

– Ну, по крайней мере я рада, что не услышала от вас оскорбительных слов, вздорных обвинений и угроз, и надеюсь, что вы не таите на меня зла.

– Не понимаю, с чего ты взяла, что я собираюсь быть великодушным по отношению к тебе. – Шарль мрачно посмотрел на нее. Пожалуй, в данных обстоятельствах он действительно проявляет излишнее великодушие, даже героизм: порезал палец и теперь разбрасывает по комнате ее одежду.

Луиза продолжала:

– Тогда благодарю вас за прямоту, искренность и такт джентльмена.

Он возмущенно фыркнул:

– Послушай-ка, милочка моя, не благодари меня за то, что ты вряд ли получишь. А теперь убирайся отсюда, пока мой «такт джентльмена» не превратился в то, чем он на самом деле является, – оскорбленное самолюбие, которое может потребовать от меня взять силой то, что хотя бы ненадолго утолит мою гордость.

Шарль так и не сомкнул глаз, проведя всю ночь на балконе спальни, откуда он наблюдал за освещенным луной балконом на противоположной стороне внутреннего дворика. Там расположена комната, которая завтра станет спальней его жены. Обе комнаты разделены внутри дома гостиной, а с внешней стороны – внутренним двориком, посреди которого возвышается дуб, а стену напротив обвивает жасмин, растущий в нише под окном.

Так он сидел, вдыхая прохладный сентябрьский воздух. Из одежды на нем были брюки и длинный сюртук. Несмотря на прохладу, ему было лень подняться и накинуть на себя что-нибудь потеплее – а может, ему просто было не до того. Закинув босые ноги на перила балкона, Шарль раскачивался в кресле, подбирая продолговатые желуди, валявшиеся на полу, и швыряя их в закрытые ставни противоположного окна.

Замечательно. Женаты всего десять часов и уже спят в разных спальнях. Господи, даже его родители продержались дольше.

Он снова бросил взгляд назад, на кровать, видневшуюся в темной спальне, и сердце его сжалось в груди, как будто вместо крови в его жилах потек расплавленный свинец. Надо бы довершить начатое. Но не сейчас. Он не хотел делать этого один. Хватит с него притворства.

Шарль устал от всех этих игр.

Все для него стало чужим – и Луиза, и он сам: кто тот человек, который извиняется перед любимой женщиной за то, что прикоснулся к ней, а потом опрокинул на нее обеденный стол? Тот, кто никак не решается назвать ее по имени, которое ему так нравится? «Боже правый, – думал он, – у меня и запах стал чужим – другое мыло, другой одеколон». И все из боязни, что она почувствует двойника. Все, все другое, все чужое…

В то время как он желает только одного: чтобы все вернулось на круги своя.

Упрямый осел, скажи ей, ступай сейчас же в гостиную, разбуди ее и скажи ей, что ты – это он. «Я твой любовник с корабля».

Но Шарль не мог себя заставить это сделать. И не только потому, что он не хотел признаться юной девушке, что жестоко подшутил над ней. Им овладел леденящий душу ужас, не имевший ничего общего с прошлыми страхами. Шутка, которую он вначале хотел с ней сыграть (чтобы она проснулась и увидела в своей постели чудовище), превратилась в настоящий кошмар. Раз она в ужасе забилась от него в другую комнату, когда он хотел лишь поцеловать ее, какое отвращение отразится на ее прелестном лице, если она узнает… где он уже был и какие места уже целовал?

Нет. Шарль чуть не умер сегодня, когда она начала расспрашивать его про английский и про корабль. Он просто не сможет жить, если узнает, что ей противна сама мысль о том, что он уже касался ее, ласкал, был близок с нею и отдал всего себя – тело, душу, а возможно, и сердце – милому и насмешливому, мягкому и упрямому, полному противоречий созданию по имени Луиза…

Часть 3. Чудовище

Сюда, на грудь, любимая тигрица,

Чудовище в обличье красоты!

Хотят мои дрожащие персты

В твою густую гриву погрузиться.

В твоих душистых юбках, у колен,

Дай мне укрыться головой усталой

И пить дыханьем, как цветок завялый,

Любви моей умершей сладкий тлен.

Я сна хочу, хочу я сна – не жизни!

Во сне глубоком и, как смерть, благом

Я расточу на теле дорогом

Лобзания, глухие к укоризне.

Подавленные жалобы мои

Твоя постель, как бездна, заглушает,

В твоих устах забвенье обитает,

В объятиях – летейские струи.[5]

Глава 20

Шарль решил, что чрезмерно ускорил события. Он уже узнал Луизу и готов был продолжить их отношения с того момента, где они остановились, что в плане интимных отношений включало в себя следующее: помчаться с ней в полутемную спальню, на ходу срывая с себя и с нее одежду, бросить ее на пуховую перину и самому прыгнуть на нее. Но для нее он незнакомый, чужой человек, который лезет к ней, словно похотливый подросток. «Дурак, трижды дурак!»