Констанс Йорк - Воскреснуть и любить Страница 57

Энтони улыбнулся, словно поняв, о чем она думает.

— Как только мы закончим, я присоединюсь к тебе, — сказал он. — Ожидается снегопад, а до дому дорога неблизкая.

До дому. Не «до Пещер». До дому! Она была рада, что муж выбрал именно эти слова.

Вечером Кэрол любовалась обожествляющим сиянием елки. Она потратила на украшения совсем немного времени, но все пришлось впору. Лохматые ветви ожили — на них горели свечи тихого торжества. Ветки остролиста, обрамлявшего палисадник одного из прихожан, венчали корзину с сосновыми шишками и бобовыми стручками. Над дверью висели гирлянды из золотой и серебряной фольги, а над притолокой дразняще колыхались веточки омелы.

Энтони подкрался бесшумно, и не успела она моргнуть глазом, как оказалась под омелой. Поцелуй его был долгим, медленным и возбуждающим. А потом она прижалась к нему, желая большего.

— Спасибо за то, что поехала со мной, — сказал падре.

По дороге домой они о чем-то беседовали, а чаще молчали. Она гадала, когда муж заговорит о посещении церкви, если вспомнит о ней вообще.

— Там любили тебя, Энтони. И любят до сих пор.

— Я никогда не сомневался, что так и было. А я любил себя. В этом-то все и дело.

— Ты серьезно думаешь, что, служа в этой церкви, все делал лишь в угоду собственному самолюбию? Что ты не испытывал родства с другими и — может быть, может быть — с чем-то высшим?

— Я вообще ни о чем не думаю, — ответил он. — Кроме того, что уже поздно. День был трудный.

— И такой же трудной будет ночь в постели?

Энтони крепче прижал ее к себе.

— Да.

У Кэрол чуть не остановилось сердце. Перед ней стоял совсем другой человек — человек, которого перестали терзать воспоминания о былых ошибках. Мужчина, смело смотрящий в будущее. А судя по изумрудинкам, сверкавшим в его глазах, это будущее было неотделимо от некой Кэрол Уилфред-Хэкворт.

— Я люблю твои волосы. — Он потянулся и расстегнул скреплявшую локоны широкую позолоченную заколку. — Пусть живут по своей воле. Как и одна моя знакомая женщина.

Кэрол овладело нетерпение. Не в силах дождаться того, что будет дальше, она обвила руками его талию.

— А что еще ты любишь?

— Твои глаза. Они составлены из разноцветных кусочков неба и меняют цвет в зависимости от настроения. Когда ты сердишься, лазурь затмевают грозовые тучи с молниями.

— Поэт…

— И твою кожу. — Он покрыл поцелуями ее шею. — У нее оттенок молочного шоколада, и вкус такой же: горьковато-сладкий…

Она вытянула шею, давая простор его губам.

— Еще…

— О, я и не думал останавливаться. — Он подкрепил слова, подхватив жену на руки.

Энтони целовал ее, неся в спальню. Замерев в его объятиях, Кэрол не ощущала собственного веса. Она не могла дождаться начала новой главы их супружеской жизни и теперь была уверена, в первый раз абсолютно уверена, что супруг хочет ее. Не потому что она соблазняла или обольщала его. Но потому что он был мужчиной, желавшим женщину, на которой был женат.

Он помог ей раздеться, мучительно медленно снимая с ее трепещущего тела один предмет одежды за другим. Кэрол отвечала ему тем же, ее движения были еще более медленными и обольстительными, и, когда они наконец раздели друг друга, их тела горели желанием.

Кэрол могла убедиться в силе его желания. Энтони был полон гордой, уверенной в себе мужественности. Она видела его таким и раньше, но в какой-то миг это желание исчезало. Однако теперь казалось, что он верил в их общее будущее. Сегодня вечером он верил в себя.

Они упали на кровать. Их ноги переплетались, руки сталкивались, торопясь ласкать. Энтони целовал любимое тело так, словно каждый поцелуй был открытием. Она обвила ногами бедра супруга, а он притянул ее к себе на грудь. Супруга глядела в его глаза, зная, что перед ней мужчина, в существование которого она не верила, мужчина, которого перестала искать еще до того, как в ней возникла надежда разбудить в нем Адама.

— Я люблю тебя, — прошептала она. — Такого, каким ты был, какой есть и каким будешь. Всего Энтони Хэкворта — целиком.

Он закрыл глаза, но не от счастья, а от смущения, словно дар ее любви был неизмеримо больше того, чего он заслуживал.

— Люби меня, Энтони, — сказала она, тоже закрывая глаза. — Дай мне стать твоей любовницей.

Кэрол слегка отодвинулась и ощутила, как в нее вошла твердая, горячая и пульсирующая плоть. Наслаждение пронзило ее. Это ощущение было похоже на сон. Но это была явь, сладкая явь, в которой им так долго природа отказывала.

— О да, — прошептала она. — О да, милый.

Они двигались медленно, упиваясь ощущением слияния. Все его тело напряглось, словно слишком острое блаженство не давало ему пошевелиться.

И вдруг это чувство исчезло. У них обоих.

Сначала она растерялась. Они же справились, одержали победу. Они соединились и стали одним целым. Женщина еще двигалась, но не чувствовала ответа. Его тело больше не отзывалось. Она подняла веки и увидела, что он тоже открыл глаза. И вместо веры в себя, веры в будущее в этих глазах был холод, превративший их в лед.

Кэрол не могла сказать ему, что все в порядке. Какой там порядок… Она оскорбила бы его своей снисходительностью, если бы сделала вид, что ничего не случилось. Просто лежала у него на груди, но руки супруга больше не обнимали ее.

Наконец она легла рядом.

— На этот раз нам придется поговорить, — сказала Кэрол.

Он подумал о том, сколько боли может выдержать человек, через какие унижения должен пройти мужчина, чтобы узнать о себе правду.

— О чем?

— Что происходит у тебя в голове, Энтони? Какое воспоминание, какие мысли становятся между нами?

— Если бы я знал, неужели не справился бы с этим.

— Сегодня мы сильно продвинулись вперед.

— Как будто это имеет какое-то значение! Секс — это не восхождение на Эверест. Тут никто не станет хлопать тебе за каждую сотню ярдов подъема по отвесному склону.

— Может, и нет, но это дает мне надежду, что в конце концов мы доберемся до вершины.

Энтони уставился в потолок. Он ни в чем не был уверен, но в этот последний невыносимый миг все стало предельно ясно.

— Ничего не получится, Кэрол. Я не хочу больше мучить тебя. Брачные клятвы здесь ни при чем. Ты вышла замуж не для того, чтобы хранить мне верность до смертного часа, а чтобы я мог помочь тебе в трудную минуту. Эта минута кончилась. Теперь ты в безопасности. Никто не будет преследовать тебя. Кентавр в тюрьме.

— Значит, я не могу быть рядом, чтобы помочь тебе в твою трудную минуту?

— Эта трудная минута продлится всю жизнь.

— Смешно… Все изменится. Сегодня было намного лучше.