Карен Рэнни - У дьявола в плену Страница 58

Маршалл перевернул еще несколько страниц.

«Моя жизнь была похожа на песок – такая же сухая и бесплодная. А могла бы быть совсем другой. У меня могло бы быть гораздо больше радости. Я люблю смеяться, но в моей жизни было мало поводов для смеха. Мне нравится улыбаться и быть приветливой с людьми. Но как мало было в моей жизни людей, которых я могла бы сделать счастливыми. Мне нравится доброе прикосновение чьей-либо руки к моему плечу, но в моей жизни было слишком мало людей, которые могли бы ко мне прикоснуться или к которым могла бы прикоснуться я.

Мне хотелось бы, чтобы у Маршалла была другая жизнь. Полная. Не такая, как у его отца или у меня. По-настоящему полная.

Лианна смотрит на меня озабоченно, а это означает, что мне следует отдохнуть. Интересно, кто-нибудь когда-нибудь прочтет мои дневники? В каком-то смысле я на это надеюсь. Кто-то узнает, какая я была, и, может быть, вспомнит обо мне. После меня не останется обелиска в память о том, что я жила в этом мире. Только мои сады и мои дневники…»

Маршалл закрыл дневник и налил себе вина. Забытье – вот что ему сейчас нужно. Забытье, а может быть – небытие.

Стук в дверь предупредил о приходе Джейкобса. Камердинер вошел с подносом, на котором стоял полный графин вина. Джейкобс был идеальным слугой – ненавязчивым и проницательным. Он уже опять был похож на настоящего бурундука.

– Миссис Мюррей прислала вам это, ваше сиятельство.

Маршалл кивнул, наблюдая за тем, как Джейкобс заменил пустой графин на полный.

Позаботился ли он о Джейкобсе? Он стареет и скоро не сможет выполнять свои обязанности. В темных волосах было много седины, а на лице появились морщины, которых не было год назад. Джейкобс должен быть вознагражден за свою долгую и безупречную службу семье Росс.

Только бы вспомнить об этом завтра утром.

У него было странное и неприятное ощущение, что он балансирует на грани безумия и стал легким как перышко, так что его судьбу может решить порыв ветра. Он особенно остро чувствовал свое одиночество с тех пор, как вернулся из Китая. А сейчас уединение стало почти невыносимым. Было ли это оттого, что он прочел дневник матери, или потому, что его покинула Давина?

– Ты знаешь, что такое «Мудрость Хаменапа», Джейкобс?

– Боюсь, что нет, ваше сиятельство.

– В Египте существовала традиция, в соответствии с которой опытный писец записывал правила жизни. Хаменап считался одним из самых мудрых среди стариков. Он оставил после себя такую запись:

Сердце не твердеет от того, что им пользуются,

Потому что это сосуд, который предназначен для того, чтобы его постоянно наполняли.

Пустым остается лишь горшок,

Который трескается на жарком солнце.

Джейкобс выслушал Маршалла, потом низко поклонился и молча вышел. А что он мог сказать?

Глава 23

– Вам надо поесть, ваше сиятельство.

Нора стояла в дверях комнаты с подносом в руках. Давина указала на столик:

– Поставь поднос сюда, Нора.

– Но вы поедите, ваше сиятельство?

Сейчас казалось странным, что ее все еще называют «ваше сиятельство». Ведь она покинула «его сиятельство». Но не станет же она говорить об этом Норе. Да и никому другому.

С годами Давина уже привыкла предаваться размышлениям в одиночестве, но в данный момент ей отчаянно захотелось иметь близкого друга, с которым она могла бы поговорить. Этот друг, кто бы он ни был, отказался бы верить в то, что она плохая, а настоял бы на том, что она слишком строго себя судит. Он сказал бы, что она любознательная и упрямая, смелая и упорная. Он был бы ее самым дорогим другом и любовником.

Но это был бы не Маршалл.

Она налила себе чашку чая и медленно выпила. Поставив чашку на поднос, она сложила руки на коленях и напомнила себе, что место, где она сейчас находится, – Эдинбург, дом тети и ее комната, и она сидит здесь одна, без своего мужа.

Господи, неужели она сошла с ума?

Неужели день действительно такой холодный и сырой, как ей кажется? Может быть, несмотря на лето, на земле лежит снег? В комнате была тишина. Слышен был лишь тихий стук колец занавесок, которые шевелил ветер. Она чувствовала себя так, будто она злой дух зимы. Может, миссис Мюррей олицетворяет весну?

Давина резко встала. Она не станет сидеть и предаваться мрачным мыслям о Маршалле Россе. Она должна думать совсем о другом. Более важном. Например, как прожить остаток жизни без Маршалла.

«Боже, дай мне силы жить без него. Дай мне силы не думать о нем. Даже не молиться за него!»

Она молитвенно сложила руки. Неужели Господь Бог сочтет эту молитву неуместной? Если она будет молиться за Маршалла, ей придется думать о нем, беспокоиться о нем. Она станет волноваться и потеряет сон. А если она будет лежать без сна, то будет мечтать о нем и почувствует себя страшно одинокой, а это будет невыносимо.

– Ладно, Господи, – сказала она немного резко, – если мне придется молиться за него, позволь мне делать это так, как это делает добродетельная и умудренная опытом женщина. Она видит душу, которая нуждается в помощи. Я буду молиться за него бесстрастно, но по-доброму, зная, что он всегда будет для меня измученной тревогами душой.

Ее больше не будет волновать, являются ли ему призраки. Она оставила его, и пусть он сам справляется со своими демонами. Но похоже, она создала своих собственных демонов. Они оккупировали деревянное изголовье ее кровати и туалетный столик – эти крошечные чертенята – и, глядя на нее, укоризненно качают головами.

Он снился ей каждую ночь. Маршалл, смеющийся с таким самозабвением, что просто очаровал ее. Маршалл, скачущий сквозь туман на своем огромном вороном коне. Маршалл, поглощенный разгадкой иероглифов. Маршалл – Дьявол из Эмброуза. Как ужасно, что он оправдывает прозвище, которым его наградило светское общество.

Дни шли за днями, и всякий раз, просыпаясь на рассвете, она в то же мгновение понимала, что она снова в Эдинбурге, в своей пустой кровати. Она не протягивала руку, потому что знала, что Маршалла нет рядом.

Может быть, он все же когда-нибудь приедет. Может, именно сегодня он соберется приехать в Эдинбург, чтобы спасти ее от ошибки, которую она совершила по собственной глупости.

Она не хотела, чтобы ее жизнь была похожа на жизнь его матери. Но то, что она получила, было гораздо хуже.

Нельзя найти спасение в улыбке женщины. Прикосновение Давины не принесет ему прощения. Все же она была его талисманом хоть какое-то время. Каким-то образом – почти чудом – ей удавалось вернуть ему рассудок.

Возможно, он был настолько заворожен ее умом и присущим только ей невыразимым очарованием, что почти не уделял времени мыслям о себе.