Дебора Макгилливрей - В ее постели Страница 58

Джулиан резко повернулся с таким же свирепым лицом, но внезапно черты его смягчились, он присел на край кровати и взял руку жены в свою. Другая потянулась и обхватила ее щеку с такой нежностью, с такой явной любовью, что у Эйтин на глазах выступили слезы.

Ее взгляд жадно отыскал Деймиана, отчаянно надеясь увидеть хотя бы слабый отголосок этих чувств. Деймиан стоял, скрестив руки на груди.

Серо-зеленые глаза видели только Тамлин.

Невидимый нож прошел сквозь сердце и в конце концов застрял в животе. Эйтин подумала, чувствует ли крошечное существо, живущее в ней, эту боль, понимает ли беспомощность ее страданий. Она прикусила губу, чтобы не дать себе совершить что-нибудь опрометчивое – например, залепить Деймиану пощечину. Ему, глупцу несчастному, не надо далеко ходить. Как он может быть таким слепым? Какими еще способами может она показать, что любит его?

– Эйтин, не могла бы ты распорядиться насчет ванны… – попросила Тамлин, но Шеллон прервал ее. Он заморгал, явно пытаясь сосредоточиться на ней, а не на чувствах, затмевающих разум.

– Ванны? Зачем?

Тамлин глубоко вздохнула и выдавила слабую улыбку.

– Я грязная, милорд. Я хочу смыть с себя грязь и переодеться в чистое платье. – Она взглянула на Эйтин: – Пожалуйста, позаботься насчет ванны. И не обращай внимания на моего мужа. Драконы ревут и любят изрыгать огонь. Он забывает, что нежные души могут обгореть, когда он пыхтит и фыркает.

Эйтин кивнула, не в состоянии говорить из-за слез, застрявших в горле. Тамлин добавила:

– И забери сэра Тугодума с собой. Я могу принимать ванну перед своим мужем и иногда вынуждена делать это перед его оруженосцами, но делать это перед его братьями и кузенами решительно отказываюсь. – Но Деймиан продолжал стоять, глядя на нее, и она резко бросила: – Выйдите немедленно, лорд Рейвенхок. Вы нарушаете мое единение.

Смысл ее слов наконец дошел до него. Он кивнул.

– Прошу прощения, миледи. Я к вашим услугам. Только позовите…

Эйтин не стала смотреть, как этот идиот с обожанием ползает в ногах ее кузины. Она торопливо спустилась вниз по винтовой лестнице в шумную, оживленную кухню. Там она распорядилась, чтобы кухарка поставила греть воду для госпожи и чтобы ужин для Шеллона и Тамлин сегодня вечером отнесли в их покои.

Покончив с делами, Эйтин надела накидку и вышла прогуляться. В собирающемся тумане она медленно пошла вдоль задней части замкового двора, мимо огорода и длинных, аккуратных рядов трав, привязанных к палкам, до самой мусорной кучи. Ее грусть, казалось, притягивалась этой кучей отходов, возможно, как отражение ее бед. Так много неправильного было в ее жизни, и Эйтин не видела надежды исправить это.

Какой-то всплеск цвета привлек ее внимание. На самом краю кучи, ближе к ее задней стороне, рос молодой побег, почти с нее ростом – боярышник. Он уже щеголял красивыми белыми цветами. Изящные цветы с пятью лепестками были так прекрасны – полная противоположность тому, откуда брали питание его корни. Одно из трех священных деревьев. Два других – дуб и осина. Люди называют боярышник Майским деревом, или Белым Шипом. Часто на его ветки привязывают какую-нибудь тряпочку или кусочек одежды и загадывают желание, ибо считается, что дерево это волшебное и исполнит желание, если у человека чистое сердце.

Поддавшись порыву, Эйтин развязала ленточку на конце косы и дрожащими пальцами завязала ее бантиком на тонкой веточке деревца.

– Вот мой прекрасный Белый Шип, растущий сильным из отбросов Гленроа. Красота из руин. Я не прошу исполнить желание, просто надеюсь, что ты даруешь мне свое благословение. Я очень в нем нуждаюсь. С приходом осени, когда твои листья опадут, я вернусь и перенесу тебя на почетное место в Койнлер-Вуд, я подарю тебе любовь и заботу, чтобы ты рос сильным. Я не сорву твои цветы, хотя мне очень хотелось бы взять один с собой, я знаю, что это грех – вредить твоему совершенству.

Позади боярышника рос сочный куст ракитника. Цветы его были не такой красивой формы, но ярко-желтые. Очевидно, кухарка, которая ухаживала за огородом и приходила выбрасывать отходы в мусорную кучу, вырывала все, что считала сорняками. Она специально оставила эти два растения, зная, что они особенные и дают защиту Гленроа.

Эйтин сорвала веточку с ярко-желтыми цветками.

– Я знаю, нельзя срывать твои цветы просто так. Не сомневайся, я отчаянно нуждаюсь в твоем покровительстве. Возможно, чтобы спасти меня от себя самой.

Она вдохнула чудесный сладкий аромат – приятное дополнение к резкому запаху цветков боярышника.

– Интересно, выйдет ли что-то красивое из отбросов моей жизни?

Она приложила ладонь к животу, думая о ребенке, растущем там. Тайная улыбка скользнула по губам. Там, внутри ее, и в самом деле пускает корни семя чего-то совершенно особенного. Несмотря на страдания, затопляющие ее, она хочет этого ребенка – ребенка Деймиана, – жаждет держать его на руках. Малыш родится, когда зима пойдет на убыль и отступит, когда земля согреется и пробудится с весной.

Жизнь начнется заново.

Эйтин пришла сюда с болью, в поисках места, где можно побыть наедине со своей печалью. Несмотря на то, что Эйтин жила в большой крепости, здесь было мало мест, где можно по-настоящему уединиться. Эйтин хотелось поплакать. Однако красота боярышника и ракитника вместо слез дала ей крохотную частичку надежды, желание продолжать бороться за свое счастье.

– Завтра он не должен сражаться, – донесся из тени голос чуть громче шепота.

Эйтин повернула голову и попыталась разглядеть, кто говорит с ней. Слова прилетели с дуновением ветра, настолько тихие, что она сомневалась, прозвучали ли они. Туман, казалось, сгустился и принял форму женщины. Эвелинор, повелительница Сада. Поднимающийся туман ореолом окружал ее длинные белые волосы, делая похожей на ангела, сошедшего на землю. Она была названа в честь богини сада, и никто из стариков не мог припомнить времени, когда бы она не учила и не защищала клан Огилви. Несмотря на то, что была одной из самых старейших членов клана, годы почти не наложили своего отпечатка на ее безмятежные черты. Бледно-лавандовые, граничащие с серым, ее глаза были такими прозрачными, что многие часто принимали ее за слепую. Ее молочно-белая кожа легко обгорала под солнцем, поэтому мало кто видел ее днем, она появлялась только в рассветные часы или в сумерки. Она, казалось, чувствовала себя непринужденно во мгле, словно ее серость делала ее частью тумана. Самая сильная из Трех Мудрых Священной Рощи, она обладала даром предвидения через далеко идущие видения, в которых никто не осмеливался сомневаться. Вожди других кланов преодолевали огромные расстояния в поисках ее мудрости.